– Завтрак – самая
важная трапеза, – наставительно сказал
отец, заправляя салфетку за воротник.
– За завтраком мы готовим организм к
работе в течение дня. Настраиваем тело,
подобно механизму. Поэтому необходимо
подобрать правильные блюда, дабы не
только усладить нёбо, но и предотвратить
образование черной желчи.
Он с удовольствием
осмотрел стол, подмигнул тефтелям,
запеченным с капустой, послал воздушный
поцелуй пудингу и окинул подозрительным
взглядом салат из шпината. А заметив
оладьи с яблоками, потер руки и причмокнул.
Кухарка расплылась в
счастливой улыбке; улыбнулась и я.
Отец налил какао, сделал
глоток, зажмурился от наслаждения и
продолжил:
– Однако куда важней
еды наши мысли за завтраком. Они определяют
ход дня. Думай о том хорошем, что случится
от рассвета и до заката. Не думай о
сложностях, не думай о неприятностях.
Думай об удовольствиях. А если неприятности
все-таки ожидаются, постарайся увидеть
в них тот урок, который стоит извлечь.
– Мудрая мысль! –
похвалила я отца, потому что именно
этого он ждал. – Не забудь записать в
своих мемуарах.
Все, как всегда, подумала
я с легкой грустью. Обычное утро в доме
Готтлиба Вайса, старейшего городского
часовщика, зажиточного и уважаемого.
Дни идут, как маятник,
ровно, размеренно. Обильная еда, работа
в удовольствие, заслуженный отдых после.
Тикают ходики, им вторят напольные,
настенные, каминные и прочие часы в
комнатах и мастерской. Квадраты солнца
золотят половицы, ветер колышет пестрые
занавески. Отец философствует за
завтраком – от этого у него разгорается
аппетит.
Я посмотрела на отца и
словно впервые заметила, что жилет
слишком уж туго обтягивает его внушительный
живот, а через шейный платок переваливается
уже третий подбородок.
Надо сказать Марте,
чтобы не готовила так много. Ей нравится
баловать хозяина. К старости отец стал
еще большим лакомкой, чем был в юности.
И вот теперь набрал в тарелку всего и
помногу, ел жадно, роняя крошки, а на
лице его при этом воцарилось донельзя
самодовольное выражение.
И внезапно кольнуло
раздражение, за которое тут же стало
стыдно.
Конечно, я люблю отца.
Я его правая рука и надежная помощница.
Налаживаю его быт, помогаю в мастерской.
Отказалась ради него от жизни в столице.
Но почему чаще и чаще кажется, что все
важное и интересное проходит стороной?
«Грусть-тоска девичья»,
усмехнулся бы отец.
«Девичье томление!»
объявила бы моя утонченная столичная
тетка и многозначительно покачала бы
головой.
Может, и была в этом
какая-то истина, да только подобные
умозаключения родных очень меня сердили.
Глупости все это, сказала
я себе решительно. Надо просто найти
цель, заняться чем-то толковым, и хандра
пройдет. Чего мне тосковать и томиться?
Я живу, как мне нравится, без забот и
хлопот, в удивительном доме, наполненном
разными механическими чудесами. И дом
этот стоит в уютном Ольденбурге на
окраине провинциального княжества
Шваленберг. Погостив несколько месяцев
в столице у тетки, я научилась ценить
родной край. В столице, конечно, не
соскучишься – театры, библиотеки,
интересные знакомства. Весело, но суетно
и порой утомительно. А у нас – тишина,
покой, густые леса и доброжелательный,
чуточку хитроватый народ. Уклад тот же,
что и сто, и двести лет назад. Все еще
сильны цеховые традиции, и никто никуда
не торопится. Тут мои друзья, тут все,
что я люблю и к чему привыкла, а другого
мне и не надо.
Я вздохнула, положила
себе немного овсяной каши и, прежде чем
приступить к еде, решила последовать
совету отца.
Думать о приятном
оказалось просто: впереди ждал долгий
летний день, наполненный разными
событиями.
Во-первых, поспела
ранняя земляника, и надо бы наведаться
на поляну за городским амбаром. Во-вторых,
отец обещал на сегодня освободить меня
от работы в мастерской. Можно выйти в
сад, устроиться под кустом роз и почитать
авантюрный роман. А в-третьих, на почте
лежит долгожданная посылка от столичного
механика Картезиуса. При этой мысли я
виновато втянула голову в плечи – только
бы отец не прознал о покупке!
Немудреные планы
радовали ровно до того момента, когда
отец произнес рассеянно:
– Сегодня тридцатое!
Надо не забыть заполнить книгу приходов.
Я вздрогнула и взглянула
на часы-календарь у окна: так и есть,
последний день месяца! А значит, Лео
Цингер, владелец новой часовой мастерской
и ломбарда, опять явится делать
предложение.
Настроение сразу упало.
Какао показалось слишком сладким, а
каша приобрела водянистый привкус. В
желудке поселилось противное чувство,
и рассуждениями о пользе неприятностей
от него было не избавиться.
Ну какой урок можно
извлечь из этого гадкого события –
предложения руки и сердца от человека,
которого я презирала?
Лео поставил себе целью
жениться на мне – и заодно прибрать к
рукам часовой магазин отца – еще под
Новый год. Уже пять раз он выслушивал
отказ, гаденько при этом улыбаясь, словно
думая: никуда дочка часовщика не денется;
ничего, пусть девушка покажет строптивость.
До свадьбы, а там уже не взбрыкнет.
Каждая сцена предложения
была невыносимо унизительной. В разговоре
с людьми, которые мне не нравились, я
терялась, и поэтому не могла ответить
резко и грубо, так, чтобы Лео и думать
забыл о своих подлых планах... Чтобы не
смел больше приходить каждый месяц,
нацепив праздничный полосатый костюм
и высокую шляпу с голубой лентой, и
надушившись так, что даже пчелы падали
замертво!
