Свой меч Костя Росин вложил в ножны, аккуратно завернул в тряпицу и уложил в длинный боковой карман рюкзака. Боевой топорик – в карман с другой стороны. Ну, а что касается щита – то этот диск метрового диаметра спрятать все равно невозможно. С ярко начищенным медным умбоном,[1] с рисунком черной оскаленной медвежьей пасти на алой мешковине он издалека привлекал с себе внимание всех прохожих, но тут уж ничего не попишешь, придется терпеть. Впрочем, висящий на плече щит при поездке в метро или автобусе был отличным подспорьем – с его помощью Костя и толпу без труда раздвигал и, закрыв им угол салона, легко отгораживался от всеобщей толкотни.
Броню Костя тоже уложил в рюкзак, а вот поножи укрепил на голени и спрятал под брюками – а то вечно в толпе кто-нибудь норовит по ноге стукнуть. Широкий ремень с поясным набором не особенно отличался от ремней всякого рода штангистов-металлистов – впрочем, под курткой его все равно не видно. Два тонких шерстяных одеяла хорошо легли к спине, за ними Росин спрятал островерхий шишак,[2] собачий малахай,[3] поверх уложил длинную красную рубаху, годную на все случаи жизни, шелковые шаровары, чистую рубашку и галстук.
В наружный карман запихнул кресало, зажигалку, упаковку сухого горючего на случай дождя, сверху – аптечку, состоящую в основном из бинтов, жгутов и стрептоцида на случай рубленых ран или открытых переломов; аспирина от простуды и укропной воды от неизбежного похмелья.
– Вроде, все… – Константин осмотрелся. На креслах, диване, столе ничего заготовленного в поход не осталось, ничего не забыл, все уместилось в недра пухлого зеленого «Ермака». А, нет! Телефон…
Росин повесил сотовый телефон на пояс, между кистенем[4] и охотничьим ножом, сходил на кухню, перекрыл идущий к плите газ, кран стиральной машины, потом выключил пакетник электросчетчика. Кажется, теперь все в порядке. Протечь или замкнуть ничего не может, а дней через пять он вернется – если, конечно, его не подстрелит ливонский арбалетчик или не проткнет длинная татарская стрела.
Константин закинул рюкзак за спину, повесил на плечо щит, крутанул колесики на панели блока сигнализации и вышел на лестничную площадку. До битвы на Неве оставалось немногим больше суток.
Ополченцы собирались на Финляндском вокзале, у паровоза. От группы людей со щитами прочие пассажиры шарахались на добрый десяток метров, и вокруг будущих воинов образовалось изрядное свободное пространство. Хорошо обыватели не знали, что в чехлах для удочек скрываются не бамбуковые удилища, а длинные тяжелые копья и тугие луки – а то ведь и вовсе войти бы на вокзал побоялись.
– Привет, Юра, – поздоровался Росин с высоким, русым широкоплечим парнем, под легкой тренировочной курткой которого поблескивала бронзовая кираса.[5] – Тебе не жарко в железе ходить?
– Ништо, мастер, – пожав протянутую руку, отмахнулся великан. – В рюкзак, зараза, не лазит.
Вообще-то звание «мастера» Косте не нравилось. Отдавало от этого чем-то немецким, орденским. А то и вовсе японским. Этак приличного человека за «сэнсэя» какого-нибудь принять могут. Но так уж сложилось – не председателем же ему именоваться?
– Сам ковал, ополченец, – усмехнулся Росин, – себя и вини.
– Че, железо крепкое, – пожал плечами Юра. – Инструменталка.
Юра Симоненко работал водителем в седьмом автобусном парке. В парке имелась своя кузня, с местными работягами Симоненко сошелся довольно хорошо, руки у него росли из нужного места – а потому великан никакого вооружения и брони не покупал, все делал сам. И не только для себя, но и чужие заказы выполнял.
А вот Сережа Малохин, учитель истории из триста пятьдесят шестой школы, кроме способности ответить практически на любой вопрос по десятому-двенадцатому векам, не умел ничего, и практически все оружие и обмундирование был вынужден покупать, благо для своих это обычно делалось раза в три дешевле, чем для «чужаков», – мастер поздоровался с худощавым мужчиной в джинсовом костюме. – Зато Малохин отлично фехтовал на копьях и алебардах,[6] легко укладывая на землю парней, внешне куда более крепких.
Впрочем, символом хрупкости и изящности отряда «Черного Шатуна» была Юленька, девушка неполных двадцати пяти лет с большой сумкой через плечо. У нее в чехле для удочек прятались высокий углепластиковый лук и два десятка стрел с разными наконечниками. Когда-то она смогла пробиться в сборную Союза по стрельбе, но высоких результатов не достигла и в конце концов бросила большой спорт.
– Долго еще нам тут париться мастер? – поинтересовалась Юля, приспустив большие темные очки. – У меня скоро нос облезет.
– Сейчас едем, – Росин бегло оглядел остальных ополченцев. Похоже, собрались все. Три десятка человек, из которых только несколько незнакомых лиц. Как обычно, кто-то прихватил друзей, кто-то жену-детей, кто-то подружку. В глаза бросилась яркая блондинка в коротком ярко-алом платье, но расспрашивать, кто она и откуда Костя не стал. – Лекарь здесь?
– Юшкин, что ли? Здесь, – кивнула Юля, – за мороженым побежал. Вон его котомка лежит.
Лепистрада Юшкина, в миру участкового врача, по вполне понятной причине все называли по фамилии. За что родители наградили своего сына таким именем, и каково с ним жить, Росин не знал – лекарь не любил разговоров на эту тему. Железа Юшкин тоже не любил, ограничиваясь в тренировках только рукопашным боем, а в одежде – жутко напоминающим выцветшую буденовку суконным куколем, обычной косухой,
