Собаку звали Дэ. А, Бэ, Вэ, Гэ, Дэ.
Дэ хотела стать человеком. Дэ любила блинчики и творог. Потому что их любила я. Она давилась яблоками, виноградом и ежевикой, которые я протягивала ей на ладони. Я делилась с ней всем, ведь она была моей сообщницей. Дэ верила, что людей делает людьми особая еда и особые привилегии. Если есть то же, что едят люди, иногда приворовывать со стола и валяться на диване, вырастешь не во взрослую овчарку, а в маму или папу, и будешь командовать другими и владеть холодильником. Сможешь даже шарахнуть кого-нибудь веником по заду, если он тебе не по нраву. Или безнаказанно пнуть кошку.
Однажды папа выложил на стол целую соленую рыбу. Горбушу, а может быть даже кету. Никто не успел запомнить, потому что как только папа её выложил и собирался отрезать кусок, его отвлекла наша соседка. Она надолго утопила пальцем кнопку звонка у калитки и еще для верности заголосила «Валентин! Валентин!» с такой восходящей интонацией, словно её грабят. Папа тогда еще не привык к её манере, – мы всего-то три недели как переехали, поэтому он бросил рыбу и побежал спасать соседку.
Он, конечно же, плотно закрыл дверь, блокируя доступ на кухню. Но Дэ тогда уже научилась одному трюку. Лежа на пороге и преданно глядя на папу, она незаметно тянула на себя краешек подстилки, на которой оставляли уличную обувь заходя в дом. Потом папа хлопнул дверью, но из-за тряпки она не защелкнулась как следует. Пока соседка пересказывала папе незначительную новость, Дэ потянула за краешек тряпки зубами и сим-сим! дверь поддалась, выпуская соленый рыбный запах.
Конечно, всего этого никто не видел. Обстоятельства кражи были восстановлены позже, потому что хотя Дэ и думала, что если сожрет рыбу всю целиком, то никто не догадается, что это она её стащила, она оставляла слишком много улик. Грязные отпечатки собачьих лап на полу кухни – тем утром прошел дождь – это еще ерунда. Главная улика – это то, что я не могла съесть целую кету или даже горбушу, да и незачем мне было этого делать, понимаете, у меня не было убедительных мотивов. Бабушка, папина мама, любила рыбу, но была слишком медлительна, чтобы доковылять из своей комнаты до кухонного стола, слопать горбушу вместе с костями и хвостом (допустим даже, что это была все-таки горбуша), потом вернуться обратно в постель и притвориться спящей. А кроме нас троих дома никого не было. То есть мы вообще тогда жили вчетвером, а странную кошку, которая не узнавала мясо, папа принес домой чуть позже.
Поэтому когда папа вернулся, дверь распахнута и рыбы нет, он сразу подумал на Дэ. И хотя он все-таки допросил меня и бабушку, но в основном для того, чтобы выяснить не было ли у Дэ сообщницы, которая помогла ей с входной дверью. Убедившись, что на этот раз Дэ действовала в одиночку (я играла в конце огорода и не успела даже узнать о рыбе), папа вспылил и собирался сделать с Дэ что-нибудь ужасное. Вы не представляете сколько в те годы стоила целая соленая красная рыба, пусть даже неопределенной породы, там, на континенте!
Я хотела вступиться за Дэ. Но когда папа нашел её, Дэ была уже наказана. Она лакала и лакала воду, но, видно, легче ей от этого не становилось. Ведь папа даже не успел смыть с рыбы соль, и Дэ так и сожрала её вместе с соленой шубой.
Мне кажется, папа испугался, что Дэ превратится в кусок дохлой слабосоленой собачатины. И хотя он и считал её дефектной, он все-таки налил ей еще воды на ходу поругивая «дурой» и разговаривая с ней почти так же как со мной. Думаю, это была его ошибка, потому что тем самым он укрепил Дэ в мысли, что она мучается не зря и что под действием больших доз хозяйской еды она настолько преображается, что даже проницательный папа путает её с одной из своих дочерей.
Здесь должен быть цветок груши
Мы с папой приехали в южный город в мае. Южане говорили, что май в том году был необычайно холодный. Я не знаю, что они имели в виду: снега не было и у деревьев были полноценные зеленые гривы. Да и температура держалась как в нашем северном городе в самые солнечные дни в конце июля. А еще цвела сирень. Один светло-лиловый куст прямо у нас во дворе! Раньше я цветущую сирень видела только на открытках «С Днём победы!» и «С Юбилеем!». А теперь могла подойти к кусту вплотную, понюхать, пощупать и даже оторвать цветок-другой и съесть. Говорят, если есть сирень о пяти лепестках, и, пережевывая, загадывать желание, то оно непременно сбудется.
В нашем северном городе единственный цветок, который можно встретить, был одуванчик, и еще что-то такое белое, маленькое, чего и не разглядишь в траве. Конечно, за городом цвела пижма, и рододендрон, и дикие ирисы и много еще чего, но это только по выходным и праздникам, когда мы ездили на дачу или на рыбалку. А так чтобы каждый будний день невозмутимо ходить мимо пышно цветущих кустов… нет, такое невозможно было представить. Кстати, у Дэ случилась истерика, когда она впервые увидела целую поляну одуванчиков. Вначале она боялась подойти к цветам, а когда все-таки решилась ткнуться мордой, запачкала ее пыльцой и убедилась, что это не лилипуты-злоумышленники в желтых шляпах, притаившиеся в траве, пришла в неистовый восторг. Она носилась туда-сюда, припадая на передние лапы то перед одним одуванчиком, то перед другим, словно исполняла какой-то собачий танец поклонения. А в книгах писали, что у собак черно-белое зрение. Как же. Потом ученые, конечно, доказали, что это неправда. А вот если бы они не занимались бесплотными теориями, а просто понаблюдали за моей Дэ, оказавшейся на поляне одуванчиков, они сделали бы свое открытие лет на двадцать раньше.
