Много лет ты бежал, запряженный в возок, убыстряя и убыстряя свой бег, чтобы не отстать от бегущих рядом, а рядом с каждым годом появлялось все больше молодых. Постоянный бег создавал иллюзию вечной молодости. Но однажды возникла необходимость на время приостановиться. Ты остановился, посмотрел внимательно вокруг, на себя – и вдруг сразу осознал, что далеко не молод. Впервые в жизни ты объективно оценил свой внешний вид и понял, что соответствует он возрасту, полностью соответствует, а после этого пришло осознание собственного возраста, и понимание, как это много. И не можешь ты с этим смириться, это удивительно для тебя, и совсем непонятно. Ведь, кажется, только что был молодым, и мелькали и мелькали годы, и вот домелькались.
Только приостановил свой воз и тут же в одночасье никому оказался не нужен. Даже детям своим стал неинтересен. И это можно представить правильным, хоть ты их родил, поднял, и даже умудрялся разгонять, невзирая на то, что бежать пришлось по колено в грязи постоянных перемен и перестроек. И вот они взлетели. Живут внешне другой жизнью, но делают то же, что делал ты, – рожают, поднимают, разгоняют. Стоило позволить себе впервые чуть-чуть расслабиться, и этот сложный механизм под названием Жизнь прогремел дальше, мимо тебя, зачем-то добавляя и добавляя оборотов. Это он жевал, жевал тебя несколько десятилетий как жевательную резинку и, наконец, выплюнул. Точно так, как выплевывают ее, когда пропадает вкус.
И смотришь ты на удаляющегося от тебя пыхтящего, чадящего и гремящего монстра, и представляешь себе, что внутри него миллионы людей, как в муравейнике – суетятся-суетятся, бегут, сталкиваются, падают, вскакивают и бегут дальше.
А ведь и правда, как мало человек отличается от муравья! Почти все он там, в этом монстре, делает по программе: влюбляется, плодится, строит муравейники, добывает пищу и растит потомство.
А это постоянное ускорение жизни, зачем оно?
Куда же бежит он, человек, куда так торопиться?
Должно быть, разумом понять это невозможно. Странно то, что спешка и темп не дают возможности, мешают человеку быть человеком. Ведь некогда в этой спешке созерцать, восхищаться, думать, в общем, развивать душу. А как раз этим и отличается человек от животного.
Может это гипноз, какой-то, и кому-то удалось потихоньку, незаметно, загипнотизировать почти все человечество. А может, вместо божественной, настоящей, программы жизни, подсунули нам ложную, искусственную, а мы и не заметили. Мыслимое ли дело, тратит, не раздумывая, человек жизнь на добычу того, что на глазах превращается в хлам, труху, прах, да что там тратит, многие готовы убивать друг друга за этот хлам. И не может, не хочет он понять, что я, брошенный на обочине, – его прошлое и уж точно его будущее. В девятнадцатом веке он это почему-то понимал, а сейчас не хочет. А может, человечество прошло свой пик развития и катится, ускоряясь все больше и больше, к своему краху, своему концу? Ведь сами по себе вдруг исчезли из программы жизни элементы стратегические, нацеленные на развитие. И то, что я могу думать, созерцать и видеть то, что из монстра увидеть невозможно, человеку не интересно, не интересно ему стало его прошлое и будущее. Увлечен человек сегодня только тем, что его веселит и развлекает, да еще тем, что может поддержать в реализации животной программы – дать материальное, или помочь вырастить потомство. И уже трудно человеку увидеть разницу между собой и миром животным.
