Ну, признавайтесь, кто же там у вас живет?
Нежнейший Иннокентий?
Брутальный Александр?
Хитрый Яков Соломоныч?
Застенчивый Витюша?
Или, может быть, Антон?
* * *
…Я уже разделась, разложила резинки, смазку и села ждать.
Он – полненький коротконогий колобочек, слегка дрябловатый и жизнерадостный, уже десять минут плескался в душе, фыркая там так, что слышно было даже в комнате. И когда я уже почти устала ждать, он наконец-то вышел ко мне. Конечно, совсем голый.
Под пухленьким животиком болтался махонький и безобидный корешок.
Колобочек задержался ненадолго в центре комнаты.
Постоял.
Подумал.
Подмигнул.
Принял страшно гордый вид, мол, «как я, зацени», блеснул глазами, и…
Цыганочка с выходом! Хватайте билеты!
Он согнул руки в локтях, поднял их вверх, почти на затылок, кокетливо склонил голову набок и сделал три-четыре трудноописуемых движения. По кругу. Тазом.
Тыдынц! Тыдынц!
Я потрясенно молчала.
Колобочек принял озадаченность за восхищение и решил усилить эффект.
Он подошел ко мне, взял в руку своего уставшего и безучастного гусара, помахал у меня перед носом и на полном серьезе сказал:
– Знакомься, это Георгий.
И, обращаясь уже не ко мне – к нему:
– Георгий?
«Спокоойно, спокооойно, Кать!» – сказал мой внутренний голос, прыснул и уписался.
– Привет, Жорик, – поздоровалась я, отмахнувшись от голоса и постаравшись сохранить почти серьезный вид.
– Ну нееет, – обиженно сказал Колобок и уточнил, – он не Жорик, он – Георгий.
– Ладно, – я подняла руки, сдаваясь. Потом подумала, что дурковать – так дурковать, и спросила:
– Ну что, Георгий, познакомишься с Валюшкой?
И показала Георгию сиську.
Георгий молчал. Ни мне здрасьте, ни нам комплимента. Очевидно, он был невоспитан.
– Мы с Георгием хотим, чтобы было хорошо, – зачем-то сказал мне Колобочек и ласково потрепал его за холку.
Впрочем, вскоре оказалось, что насчет «мы» он слегка погорячился.
Дело в том, что Георгий, хоть и поначалу подскакивал довольно бодро, но оказался законченным нудистом – любая попытка приодеть Георгия в модный плащик заканчивалась полным крахом. Он капризничал, сникал и строил привереду.
– А может, так, без всего? – с надеждой спросил Колобок.
– Нет, – сказала я серьезно. – Моя Татьянка так не принимает.
Колобок посмотрел на меня странно, задумался и спросил:
– В смысле? Какая Татьянка?
– Ну как… – неопределенно пожала плечами я. – Такая… Татьянка.
Он подзавис.
– Ну, хочешь, давай рукой, – перезагрузила я его.
– Не надо, – засопел он, – если рукой, то тогда я лучше сам.
– Ну, Георгий, давай, ну чего ты, – ныл Колобок через десять минут, страшно скручивая голову несчастному Георгию.
Жорик психанул и объявил нам всем бойкот.
– Эээх, Георгий, подвел ты меня, – тоскливо сказал Колобочек, вставая с кровати, когда час закончился. – И тебе не стыдно?..
Георгий понуро молчал.
Мой внутренний голос валялся и рыдал.
* * *
Извечная мужская мулька – давать своим пиписькам имена.
Не знаю, почему так, но встречаю часто.
Я общалась с Суперменом (он был действительно хорош), поднимала к бою Максимку, однажды говорила с суровым крупным Валентином (ооо, как он был умен!), а как-то долго объясняла апатичному Кириллу, что правила этикета предписывают вставать при дамах.
Кирюша, правда, оказался совсем не джентльменом.
Мужчины страшно любят своих мальчиков, гусаров, бойцов и одноглазых змеев.
Иногда настолько, что я даже думаю, что и женщина им нужна исключительно для того, чтобы похвастаться сокровищем.
Я думаю, порнуху надо запретить. Она пагубно влияет на неокрепшие умы.
Ну или, допустим, разрешить, но только после медкомиссии. У психиатра.
И чтобы справку выдавал: «Сим удостоверяю, что пациент действительность воспринимает адекватно, допущен к просмотру фильмов формата ХХХ».
Нет, ну действительно, они ж насмотрятся и начинают воплощать. И слишком удивляются, что в жизни все не так.
Приходит штрих. Ну так, штришок. Типок пренеприятнейший, высокий, лысый и худой. Очки, глазища за очками – блюдца. И почему-то дрожат руки. То ли от нетерпения, а то ли оттого, что на живую женщину в первый раз так близко смотрит. Ну да, не каждый год такое счастье.
Берет на час.
Проходим в комнату, он раздевается, стыдливо прячет труселя в карман джинсов и трусит в душ.
Пока он там – я медитирую: «Брэд Пит, Брэд Пит…»
Заходит после душа голый, кидает кости на кровать, я строю кошечку, мурлычу что-то глупое, ложусь, поглаживаю тельце, он поворачивает мою тушку на спину… Заходит снизу и начинает меня есть.
Я медитирую.
Брэд Пит икает где-то в Голливуде.
Минута, две, он явно вошел в раж, пищит и булькает; вдруг чувствую – ползу.
Ну натурально, по кровати вниз, и попа выше, выше, выше. И он такой – подтягивает ее вверх, подтягивает и сам приподнимается, приподнимается…
Я:
– Милый, ты чего?
– О! – говорит он вдруг скороговоркой. – А ты можешь встать на голову?
– Не поняла, – вдупляюсь я. – Зачем?
– Ну, будет как шестьдесят девять, только стоя. Ты будешь тут (показывает на постель) на руках, а я тебя буду сверху держать, ну и… Я видел так, хочу попробовать.
