Весна в этом году долго топталась на пороге, нахмурив позолоченное солнцем чело и слегка прикрыв полноводные очи. Само собой, природа взяла своё – небо прояснилось, из-за облаков выглянуло подмигивающее обывателям солнце, разлились по улицам и мостовым захудалого городишка Тщета смывающие зимнюю отрыжку ручьи. На душе у мирян потеплело, вопреки злокозненным американским санкциям. Напротив, назло заокеанскому татю горожане считали своим долгом пребывать в счастливом упоении властью. Они ещё не ведали о занесённой над закудрявившейся инеем головой секире. Её уже неутомимо точили власти предержащие под одобрительный дискант потирающих загребущие руки либералов. А пока – не ведающие особой печали пенсионеры перемывали косточки выброшенным на помойку истории кандидатам на пост главы государства из числа прозападной массовки. И всё бы ничего, только кручинилась душа у потрёпанных временем подружек в комнате дома по улице Красных комиссаров с табличкой на фасаде о проживавшем здесь когда-то белом генерале. Даже льющийся в распахнутые окна с геранью на подоконнике солнечный свет не разметал горестные думы старушек – они достигли уже того возраста, когда лёгковесная «косметичка» невозвратно превращается в увесистую «аптечку».
Бывший белогвардейский дом в три этажа во времена оны был отдан после реконструкции под нужды красноармейцев и краснофлотцев. В процессе переделочного насилия здание переродилось в общежитие с двадцатью квартирами, общими коридорами, а равно гигиеническими комнатами с тесными клозетами. Сначала гражданская война, затем Великая отечественная сеча повыбивали обитателей дома безвозвратно. В наши дни в нём проживали потомки, ближайшие родственники погибших воинов, и те, кто лишился своего жилья по обстоятельствам непреодолимой силы в лихолетье девяностых.
Дом имел репутацию заскорузлого пережитка прошлого, считался родимым пятном социализма на разжиревшем буржуазном теле. Посему для жаждущих социальной справедливости любовно именовался общежитием, для всех остальных – объектом дворянского наследия. С этого огрызка страны Советов и начались получившие приятие горожан передряги для местной власти. Оно и понятно, по опросам общественного мнения, более половины россиян считают – Гражданская война после революции семнадцатого года прошлого века была неизбежна, а симпатий к красным в обществе по-прежнему в два раза больше, чем к белым. Впрочем, обитатели общежития назло застрявшему в стенах здания дворянскому духу обращались друг к другу на «ты» в повседневной жизни, и только от досады переходили на господское «вы» в исключительных случаях. Но всячески избегали иноземных словечек в своих речениях, отдавали предпочтение посконному русскому языку.
А в этот добронравный весенний день в убогой комнате с обзором на помойку сидели втроём вокруг поцарапанного костлявыми руками дубового стола кумушки в чёрных платочках и наглухо застёгнутых на все пуговицы душегрейках. При этом имели скорбный вид застрявшей в арктических льдах команды американской субмарины. В центре обеденного предмета мебели ютился сколоченный из останков поломанных стульев миниатюрный гроб с надписью слева – «Да упокоится с миром социальное государство». Пережившие родное пролетарское отечество пенсионерки бойко голосовали на выборах за усатого Павла, теша себя надеждой на победу ставленника патриотических сил. А вона как оно вышло – тот даже до его коленок не добрался. Видать, усы у Павла были не той масти, да и трубку он не курил. Так, ещё свою растительность над устами проспорил и сразу после выборов сбрил. То-то была потеха – вся социальная сеть только эту новость и рыбалила. Злословили – именно для набора популярности Паша уничтожил свои усы. Хотя сильно при этом злобился: мол, когда коммунисты построили новую школу, ни один журналист не дёрнулся, а когда сбрил растительность на подбородке, отключил телефон – трезвонили все.
Едва педагог с тридцатилетним стажем Мария Павловна дотронулась увядшими губами до края старорежимного стакана, как дверь с визгом петель распахнулась. На истоптанном старческими ногами пороге возник взлохмаченный бывший мичман Яков Кузьмич в застиранной тельняшке и нелепо болтавшемся на давно немытой вые цвета морской волны галстуке. Ничуть не смущаясь скорбным видом перешагнувших семидесятилетний рубеж дамочек, хамоватый биндюжник загоготал подгоняемым хворостиной гусем:
– Что празднуем?
– Поминки у нас, – прошелестела выцветшими устами грамотейка Ирина Сидоровна и поскребла ногтём по крышке гроба. – Если бы Россия была социальным государством, то заработную плату министрам и депутатам собирали бы всем миром на первом телевизионном канале, а деньги на лечение детей брали из бюджета.
Демонстрируя нежелательность внезапного появления беспробудного гуляки, Мария Павловна на правах хозяйки комнаты взялась за ручку закипевшего чайника и как бы булькнула из него горячими словесными каплями:
