В феврале Женя начала жаловаться на плохие сны. Я не придавал этому большого значения – такое может быть у всех. К тому же, тогда температурила Тома и мы плохо высыпались всю неделю. Еще авитаминоз, постоянный стресс и усталость на работе. Да что говорить? Даже мне иногда снились кошмары.
Женя во сне беспокойно ворочалась, стонала. Иногда мой бок получал чувствительный удар острой коленкой. Я стал покупать фрукты для Жени и Томки. Женьку еще отпаивал чаем с мятой и мелиссой. Спать она стала спокойнее. Ну а Томка на плохие сны не жаловалась – стрескает вечером грушу, улыбнется мне, демонстрируя отсутствие переднего зуба, скажет "спасибо, папка" и ускачет вприпрыжку смотреть мультики. Или к Женьке, выпрашивать еще что-нибудь вкусненькое, зависит от размера казенной груши.
В конце февраля, плохие сны вернулись. Женя вскакивала среди ночи, тяжело дыша, мокрая от холодного пота. Начала даже пить серьезные успокоительные, но это не очень-то помогало. Мне она содержание своих снов не рассказывала. Буркнет: "кошмар", и молчит, надувшись. Такая она у меня – все свои проблемы старается решать сама.
Сны продолжались. От недосыпания она стала нервной, раздражительной. Иногда срывалась на мне, хоть с Томкой всегда была ласкова, не смотря на ее проделки. Это мне досталась роль сурового родителя, готового карать за любую провинность.
Я стал замечать, что Женя даже ложится спать позднее – чтобы оттянуть время кошмаров. Каждое утро мы уходили на работу, (и Томка тоже. Так она называла свой поход в детский сад), Женька отводила ее туда, а я забирал. По дороге домой слушал о делах насущных: кто кого дразнит, что делали сегодня; а Вовка из старшей группы удрал домой, и все его искали.
В тот день, я впервые заметил, как изменилась Женя: исхудала, под глазами залегли фиолетовые тени. Она сидела за столом на кухне, сутулясь, будто постарев за день на десять лет, пила чай. Увидев нас, румяных с мороза, устало улыбнулась.
Уже лежа в кровати, я завел разговор о том, что ей необходим отдых.
– Возьми отпуск. Съездите с Тамарой к твоей матери, отдохнете, развеетесь. И тебе полезно, и Томке тоже.
– Ты же знаешь, что я не могу. На работе сейчас завал: проект горит.
– Да нахрен тот проект! Ты же совсем как вобла сушеная стала! Зачем ты мне такая? Вот разведусь и Томку с собой заберу!
– Ах, вобла?! Ах, сушеная!? Я тебе сейчас твою бородку козлиную вырву!
Приглушенно смеясь мы затеяли возню, словно те же дети.
Потом, лежа в обнимку, Женька серьезно сказала мне:
– Не могу я сейчас все бросить. Хочу, но не могу. Сдадим проект и хоть на край света! И ты тогда отпуск возьмешь.
Ночью она проснулась вся дрожа и начала плакать. Сон у меня чуткий: проснулся, обнял ее, начал успокаивать. После долгих расспросов наконец призналась, что за кошмары ее мучают. Мы сидели на кухне, свет еле мерцал, (знаете, есть такие выключатели-резисторы, их крутишь и настраиваешь интенсивность света), пили чай.
– Сон постоянно один и тот же. Я стою на заброшенной автостанции и жду автобуса. Людей нет. Даже в городе их нет. Все пыльное, дороги желтые от песка. Даже стены зданий желтоваты. Солнце в зените и мне жарко. Я стою, понимаю, что автобус сюда больше никогда не приедет, но уйти не могу. И вдруг на дальнем конце улицы, из-за угла выскакивает раздолбаный ПАЗик. Это чудо подъезжает, открываются двери и я вхожу. Дверь водителя закрыта, в салоне пусто. На полу валяется газета, я ее поднимаю, только начинаю читать, как автобус рвет с места, я хватаюсь за спинки сидений, газету роняю. Ее тут же подхватывает сквозняк и уносит в открытую форточку, хоть сквозняка я и не чувствую. Вдруг двери открываются, я подхожу к ним, чтобы выглянуть наружу. Меня сильно толкают в спину, и я выпадаю из автобуса. Это кондукторша. Хоть я ее и не видела, но знаю, что это она. Знаешь, так бывает во снах? Она кричит мне: "твоя остановка!". Я оказываюсь на комете, вижу яркий хвост. Небо абсолютно черное, звезд нет. Ну, не небо, а… Ну, ты понял, да?
