Солнечный летний вечер, к перекрестку подкатывают две машины. В одной сидит миловидная моложавая блондинка, в другой – брутальный брюнет, слегка похожий на Джереми Айронса. Оба напевают. Причем, судя по движению губ, одно и то же.
Опустив стекло, брюнет что-то говорит блондинке. Та переспрашивает:
– Что?
– Я говорю, мы с вами на одной волне!
И медленно-медленно басом через замершее, замерзшее, не до конца опущенное стекло в бледнеющее лицо блондинки:
– Паркуйся вон там, выпьем чего-нибудь.
* * *
В темной спальне с зашторенными окнами на смятых простынях голое с пушком плечо блондинки, сидя на кровати к ней спиной, брюнет натягивает трусы, потом брюки, при этом продолжает говорить:
– Если уж говорить про зависимость, у меня была одна девушка, я никогда не знал, будет у нас с ней сегодня что-нибудь или нет. Она этого не любила. Была холодна как лед. Зато у нее была большая горячая грудь. Однажды, когда она впала в депрессию, я к ней месяц приходил, и она меня не подпускала ближе чем на расстояние вытянутой руки. А я отпаивал ее чаем и вином и говорил разные покорные слова. И что же? Благодаря вот этому драйву, будет, не будет, я с ней не мог никак расстаться, пока она сама меня не бросила. Потом появилась другая, она так смеялась, когда я ей рассказывал про свои мучения. Надо же, говорила, быть такой дурой. Если любишь, нельзя мучить любимого человека. Ну и что ты думаешь, очень скоро у нас с этой второй стали происходить странные вещи. Я как-то стал постепенно исчезать из ее жизни. Знаешь, как в кино бывает, в ужастиках – смотришь на свою руку, а она прозрачная. Или смотришь в зеркало, а тебя там нет. Мы жили в одном городе и не виделись месяцами. И все это время я ее терзал, и она очевидно терзалась. И говорила, что любит и жить без меня не может. А я продолжал таять. Чуть она меня не прикончила, сука… Ты меня слушаешь вообще?
Брюнет оборачивается к блондинке. Та равнодушно лежит щекой в луже крови. За окном в хрустальной синеве загораются белые и желтые лимоны.
Глава 2. Комендантский час
Все тот же перекресток, но уже заметно опустевший. В серых сумерках стремительно, не зажигая фар, проносятся серые автомобили. Над зданием Дома печати, качнув на пробу воздух вправо-влево, страстно и грозно взревывает сирена. Вслед за первой, близко и далеко, начинают завывать другие, и воздух становится резиновым. Опускаются металлические жалюзи на витринах. На городские перекрестки выезжают и фыркают, остановившись, БТРы с пулеметами на башнях. В желтых внутренностях бронетранспортера, откуда сквозь тусклое смотровое стекло вся улица кажется помойкой, разговаривают два черных бойца:
– А в собак-то зачем стрелять?
– Затем, что приказ.
– Люди хуже собак.
– В людей стрелять приказа нет. Только в массовые скопления и в случае угрозы.
– Собачья работа у нас.
– Задолбал. Сиди, смотри кино.
* * *
За металлическими ставнями полоски света, ныряя в них, мы попадаем в просторное помещение со множеством комнат, где много смеха, шума, платьев, и сквозь беспечную болтовню едва пробивается заведенное каким-то хипстером Blue Sunday Билли Холидей.
Двое молодых людей с шарфами под горлом на майках под пиджаками обсуждают у стойки бара проблемы вампиризма:
– Так-то, если вампиры – геи, они должны пользоваться айфонами!
– Почему это вампиры – геи?
– Стильно выглядят, стильно одеваются, ходят в черном, спят днем. Конечно, геи!
– Занимаются искусством…
– Любят кожу, латекс…
– И вообще сосут.
Дружный гогот. Мимо проходит давешний брюнет, останавливается, весело смотрит одному из спорщиков в глаза, и тот перестает смеяться. Следом и второй.
– Да, – задумчиво говорит брюнет, – но зомби им милей, чем кровопийца… Время не подскажете? У меня айфон сдох.
* * *
– Может, вы меня все-таки выпустите? Але! Молодой челове-ек! – женщина с сокрушительной улыбкой подходит к стеклянной будке охранника. Тот устало, уже в который, видимо, раз, повторяет:
– Женщина. Я же вам говорил, комендантский час, поторапливайтесь. Вы меня слушали? Не слушали. Теперь я вас не слушаю.
– Вы думаете, мне охота с вами до утра тут торчать?
– Я не знаю, что вам охота, и мне неинтересно.
– А если я вам тут разнесу сейчас все?
– Разносите. Приедет полиция. Я скажу, что вы пытались выйти на улицу после комендантского часа. Дальше знаете, что будет.
– Ну пожалуйста, выпустите меня. У меня машина вон там стоит. Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Я сразу же – вот так – быстренько! – уеду! И никто не увидит! А?! Ну меня дома жду-у-ут!!!
Охранник начинает колебаться.
***
Деликатно утирая рот платочком, брюнет выходит из мужского туалета и с ходу цепляется к компании девочек слегка за тридцать, вклинивается в стайку, улыбается одной, прижимается к другой, исчезает в отдалении, весь такой обласканный вниманием дам.
В туалет заглядывает нерусскоговорящая уборщица. Видит два трупа с вязаными шарфами на шеях на майках под пиджаками. Усатые губы уборщицы недовольно шевелятся. Она беззвучно закрывает дверь и, переваливаясь, отправляется в подсобку переодеваться.
***
– Смотри, какая идет, – говорит один другому в бронетранспортере. – Ловим?
