Лето 1989 года не выходило за рамки обычных погодных условий для этого периода года: в меру тепло, в меру пасмурно. Таким же обычным был и август, когда Владимир Степанович Ухов возвращался домой. Это был худощавый мужчина лет, по его виду, под шестьдесят, среднего роста, с понурым лицом, длинной морщинистой шеей и матовой лысиной на макушке.
Возвращался он поездом, который совсем не любил: время здесь тянулось медленно и тоскливо, казалось, что оно проходит без всякого смысла, и просто крадется из человеческой жизни. Но самолет ему не нравился еще больше, он его откровенно боялся, тошнить его начинало уже перед трапом, и весь перелет он только и думал о катастрофах.
Чтобы как-то скоротать тягучее время, Владимир Степанович подолгу стоял в коридоре напротив купе и отрешенно смотрел за окно. Плывшие перед глазами картины лишь изредка выводили его из состояния погруженности в себя. Когда ноги у него уставали, он шел в купе, забирался на верхнюю полку, ложился на спину и устремлял свой взор в потолок. Под монотонный шум поезда и пустопорожние разговоры случайных попутчиков, с которыми он так и не познакомился, Ухов раздумывал о своем.
С отпуском ему явно не повезло – это была исходная мысль в его размышлениях. Он вспоминал, как в один день получил путевку в Ялтинский санаторий и письмо от матери из дальнего сибирского городка.
В Ялте было солнечно и тепло, а на севере, где жила его мать, вовсю гуляла дождливая осень.
Мать писала, что сильно болеет и просит сына приехать, повидаться, возможно, в последний разок. Владимир Степанович, уже оформивший отпуск, вернул путевку и поехал на север. Это было четырнадцать дней назад. Сейчас он возвращался домой и нещадно бичевал себя за такой опрометчивый выбор.
Зачем он поехал?!.. Мать его жила не одна – в семье младшего сына, родного брата Владимира Степановича. Живут они хорошо, в достатке, ни в чем, по их же словам, они не нуждаются здоровье у матери было в норме, в соответствии с ее возрастом. На этом фоне жалобное письмо, взывавшее к его сыновним чувствам, Ухов теперь рассматривал как каприз. «Стоило тащиться поперек всей страны только за тем, чтобы посмотреть друг другу в глаза да пару часов повздыхать и поохать!.. Со стороны, конечно, все кажется умилительно: мать позвала, и сын немедля помчался. Идиллия, да и только! А если взглянуть без эмоций?.. Сам почти что старик, нервы расшатаны, самому надо упорно лечиться, а я почти дармовую путевку в солнечный санаторий выбросил, словно мусор! Кто-то сейчас нежится там, на песочке у моря, а я, старый сентиментальный дурак, трясусь в этой душной коробке и восхищаюсь: ах, какой я хороший, ах, какой я заботливый сын! Тьфу! Прости меня, Господи…»
Чашу с веществом под названием самоедство Владимир Степанович вычерпал всю без остатка и продолжал вылизывать ее до тех пор, пока на донышке не увидел слова: того, что прошло, ты уже не воротишь, думай о предстоящем. И он наконец-то смирился. «А в общем-то и у нас сейчас превосходное время, – с усилием направил он свои мысли по другому пути. – Тот же купальный сезон, можно и у нас, если с умом, полноценно устроить свой отдых».
Под дробный перестук вагонных колес, отмерявших бесконечные километры, он начал перебирать различные варианты заполнения остающихся дней своего отпуска. «Лучше, конечно, уехать сразу в деревню, – склонялся он к такому решению. – Побыть там у шурина, порыбачить… В городе отдохнуть не удастся: встретишь случайно кого-нибудь из сослуживцев и придется идти на работу, хотя бы за тем, чтобы просто там показаться. Иначе, начнут перемалывать косточки: вот он, дескать, какой: даже не зайдет, не узнает, как идут дела в коллективе, не то, что Юрий Борисович – тот с курортов звонит по три раза в неделю».
Ухов заведовал отделом труда в областном управлении местным хозяйством. Там было все годами отлажено, все устоялось, и жизнь текла бы размеренно и спокойно, если бы не сплетни – бич коллектива управленческих интеллигентов. Сплетни и доносительства друг на друга находили питательную среду в характере и поведении Юрия Борисовича Клюева, начальника управления, человека высокомерного и, по мнению Ухова, наделенного нездоровой, неполноценной психикой. «Таким людям нельзя власть доверять, – частенько думал Владимир Степанович. – Как рога бодливой корове».
Но Клюев власть имел и пользовался ей почище, чем лесной разбойник дубинкой. С этим фактом приходилось считаться и всегда держать себя осмотрительно, настороже. «Нет, в городе как надо не отдохнешь, – сокрушался Владимир Степанович то у окна, то на полке, – Надо будет сразу уехать».
Брат его жены, Николай, жил в старинном рыбацком поселке, в двух часах езды на автобусе. Уховы нередко проводили там выходные и всегда оставались довольны.
Выйдя на перрон, Владимир Степанович облегченно вздохнул полной грудью: нудное путешествие наконец-то закончилось. Он поставил у ног свои вещи: небольшой чемодан и портфель и с удовольствием осмотрелся. День был теплый, солнечный, тихий. Небо – высокое и пустынное, без намеков на облачность, только стайка разных цветов голубей, резвившихся невдалеке над домами, несколько оживляла этот застывший серо-голубой купол. На перронных часах было четверть двенадцатого.
