– Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, – кондукторша забирала из ладони остатки моей зарплаты. – Ой, укатилось.
Рублик звякнул об пол и предательски закатился под кресло.
– Женщина, поднимите, – жестом царицы Савской, указала кондукторша на пол.
Дожили. В свои тридцать два я уже женщина. Вот нахамила, так нахамила. Я приняла попытку нагнуться и достать денежку, ведь замены у меня все равно не было. Все подсчитано как в аптеке: туда пятьдесят пять рублей, обратно пешком. Вечером после рабочего дня полезно прогуляться. Потеря рублика в мои планы не входила, как и опоздание на работу.
– Ну, вы скоро?
– Уже поднимаю, – я старалась как могла, честно. У меня над ухом будто гремел голос Лизаветы Федоровны, нашего музыкального руководителя: «Тянемся, тянемся, достаем пальчиками до носочков». Я пыхтела, пытаясь ухватить пальцами злополучную монетку.
– Женщина, вы скоро? Нам выходить нужно.
Я почувствовала, как в мою самую верхнюю на данный момент точку, что-то ткнулось. Твердое и теплое. Да фиг с ней, с монеткой. Я резко выпрямилась, оглядываясь на торопыгу, которому не терпелось выйти, и нос к носу столкнулась с высоким мужчиной. Черные волосы затянуты в хвост, длинный плащ был слишком тонок для декабря, а из-под него выглядывала розовая рубашка. Эмо-переросток? Такие бывают?
– Я еду в этом транспорте и имею право стоять, где захочу, – с вызовом бросила я ему в лицо.
– Заплатила за одно место, а занимает два, – из-за спины мужчины высунулся прыщавый рыжеволосый парень.
– Она еще не заплатила, – вбила кондукторша гвоздь в гроб моего самолюбия.
– Халявщица! – подпрыгнул сзади паренек.
– Хорошей женщины должно быть много? – спокойно улыбнулся мужчина в плаще.
Вот гад! Так бы и намотала этот плащ, засунула в рот пирожок, надела на голову кастрюлю с борщом и побила половником хорошенько.
– Все мысли о еде, верно? – его уголки губ чуть дрогнули.
Еще издевается! Или мысли читает?
– Она не думает, – сзади прыгал паренек, – просто жрет без разбора, по фигуре видно. Мы выходить-то будем? Остановка уже скоро.
Автобус затормозил, двери открылись, это была и моя остановка. Я сделала глубокий выдох, будто собиралась опрокинуть рюмку водки, и провернула наклон к носочкам, которому Лизавета Федоровна обзавидовалась бы. Ухватила монету, сунула ее кондукторше и, кинув с барского плеча: «Билетик не нужен», выскочила на улицу.
В лицо ударил сноп морозных искр, я подняла воротник и почесала на работу.
– Женщина!
Да сговорились все, что ли?! Не буду оборачиваться. Работа в детском саду научила меня трем вещам:
Первое – не разговаривай с незнакомыми и постарайся уйти как можно быстрее.
Второе – люди, одетые не по погоде, не могут быть адекватными по определению.
Третье – опоздать на работу третий раз за месяц – не получить премию.
А у меня два раза уже было. Верующие люди говорят, Бог любит троицу, но это они явно не про опоздания. Я прибавила шаг, стараясь противостоять колючему ветру, сдувающему с ног. Сдувает он тощих прохожих, вроде того мужчинки, который уже во второй раз пытается меня оскорбить, прибавив мне лет двадцать. Честно считаю, что женщиной можно гордо величаться после пятидесяти. До – исключительно девушка.
– Женщина, – опять нахамил мне мужчина, поймав за рукав и заставив остановиться, – я извиниться хочу за случай в автобусе. Вот.
Он протянул на ладони маленькую коробочку, в такие кольца кладут, когда предложение делают. Только замуж я не хочу, уж не за него точно. Старый он и страшный, и волосы длинные. Мама всегда говорила, что хиппи до добра не доведут. Особенно пожилые.
– Спасибо, не надо, – выдала я фразу, которой каждый день учу детей, – мама не разрешает брать ничего у незнакомых.
– Вы же большая девочка, – улыбнулся мужчина.
Ну вот, теперь девочка. Прыгаю от старушки до ребенка. Или он не может определить мой возраст, поэтому и кидается в разные стороны? Скоро до кисоньки или заиньки дойдет. Нужно валить от этого странного мужика, причем срочно. А то неприятности свалятся на мою голову в виде отсутствия премии. Я развернулась, чтобы по-английски покинуть место превращения женщины в девочку, но мужчина сдаваться не собирался. Ловким движением он закинул коробочку в карман пуховика.
– Как только поймете, чего хотите, произнесите желание над этой коробочкой. Одно.
Я развернулась, чтобы высказать все ему в лицо об импотенте-джинне, способном под старость лет выдать только одно желание, вместо обещанных трех, но его и след простыл. То ли вьюга усилилась, и я не заметила, как он отошел, то ли уже чертовщина мерещится. Звонок телефона вывел из раздумий.
– Иванова! Едрить твою налево! Останешься без премии!
Пулей я понеслась на работу. С удивлением отметила свитер с оленями на вахтерше и детей с новогодней мишурой. Такое бывает в нашем детском саду, но обычно под конец декабря. Сегодня же третье число, если я правильно помню календарь на стене в своей комнате. Неужто целый месяц прошел, а я и не заметила?! В раздумьях о бытии и течении времени влетела в группу, где тут же столкнулась с Феклой Сигизмундовной, моим главным воспитателем, помощником которого я и являюсь. Она выглядела так же подозрительно, как и вахтерша: на тощем теле мешковато висел вязаный свитер с елкой. Буравя меня своими узкими глазками и загораживая проход, она припечатала меня вопросом:
