Деревья не умирают от старости. Как и люди, они погибают от болезни, с которой не в силах совладать. Об этом Никите рассказал один знахарь. Сосну убивает серянка или корневая губка, кедр гибнет от ржавчинного гриба. Но прежде чем умереть, дерево расцветает, иногда плодоносит – ему хочется оставить после себя след. Жизнь в растении кипит из последних сил, пока не наступает конец. Затем хвоя или листва осыпается, кора сползает со ствола, как ошпаренная кожа. Но и умершее дерево не падает, оно продолжает стоять на иссохших корнях, будто памятник самому себе.
Лес, через который шёл Никита, состоял из таких умерших деревьев. Это был лес-покойник, усопший много лет назад, ещё до рождения мальчика. Отовсюду тянулись деревянные руки, лопнувшие длинными трещинами вдоль волокон. И вокруг, куда ни глянь, никаких следов жизни: ни цветочка багульника, ни зелёного листка. Лишь рыжие муравейники выпирали тут и там, как огромные бородавки.
Стояла утренняя прохлада. Где-то далеко надрывалась ворона.
Что принесло его в мёртвый лес? Почему он свернул с Туранской дороги, огибающей это проклятое место? Никита и сам ответить не мог. Да, путь через древесное кладбище был короче, но завела его сюда вовсе не спешка и не лень, а какое-то смутное решение. Может он испытывал свою смелость? Или искал ответы на потаённые вопросы, которые, находясь среди живых, даже сформулировать трудно. Возможно, захотел почувствовать себя живым. Где это лучше сделать, как не в царстве покойников?
Лес постепенно редел, но горы впереди не показывались – этим утром их скрывала пелена тумана. Выйдя на очередную прогалину, Никита остановился, напряжённо всмотрелся вдаль, но увидел лишь белое марево – там будто и не существовало Тункинских гольцов со снежными наконечниками вершин и бурыми склонами, от которых даже за версту веяло холодом. Ему нужно туда, где за туманом громоздятся сонные хребты, где его дожидается человек с сивой бородкой.
По приданию, очень давно, когда перевалы не имели названий, а горные озёра ещё ни разу не отражали человеческого лица, на эту землю спустились небесные хаты. Их глава Хан Шаргай-нойон снизошёл на гору Холмо-Ула. Он решил покарать местную нечисть, потому и явился в образе батора – с оружием в руках, в доспехах, верхом на золотистом коне с белой гривой. Хан сокрушил чёрных заянов, для которых человеческая кровь – питьё, а мясо – харчи. Он усмирил злых восточных тенгри и худых ада, ворующих новорождённых детей. Поставил на место даже чёрных шаманов, безнаказанно творящих жуткие обряды.
Буряты говорили, что время от времени хаты во главе с Шаргай-нойоном делают такое, о чём простым смертным лучше не знать, – поэтому божества и прячут горы в туман. Чем же они занимались сегодня? Что замышляли?
Множество историй слышал Никита от местного люда о том, как разгневанные духи водят путника кругами, соблазном сбрасывают в пропасть, являются в жутких образах и лишают рассудка. В подобные запуги он не особо верил, несмотря на юный возраст. Его мачеха, Кириллиха, заслышав подобные бредни, могла и водой окатить. «Нечего ребятё изурачивать дурными словами, – голосила она в этих случаях. – Вашими россказнями столп лжеверия утверждается». А урядник Чугунов, говаривали, мог запросто схватиться за кнут, если слышал от своих казаков пересказы бурятских легенд.
Вскоре появилась дорога, с которой он свернул в мёртвую чащу, а затем и гремучий поток Эхе-Угунь. Речка укуталась в ивовый марник – защищалась от ненасытных путников-водохлёбов. Пройдя вверх по течению, Никита нашёл спуск и напился на приплёске. «Большая вода» – вот что означало бурятское название. Подобно своим сёстрам, Эхе-Угунь брала исток на снежных вершинах, питалась из горных озёр, вбирала талые воды с затенённых складок, где снег летовал. Освобождаясь от подпирающих русло склонов, она отдавалась равнинному Иркуту.
Приближаясь к горному кряжу, Никита расслышал мелодичное тюканье топоров, которое поначалу тонуло в шуме реки. Сердце взволнованно споткнулось. Бывало такое: услышит человек стук топора, пойдёт навстречу и обнаружит заброшенную вырубку. Вырубка безлюдная, а стук идёт. Значит, черти гроб человеку сколачивают… Никита свернул с дороги и осторожно вышел на поляну. Два мужика тесали брёвна. Топорами они орудовали искуснее, чем толмачи перьями. На минутку Никита остановился, чтобы полюбоваться чужой работой.
Бревна, которые мужики пустили в дело, были заготовлены по весне, на каждом имелись длинные затёсы с полосами коры – для сокодвижения. Сейчас, по ранней осени, пока день не слишком укоротился, а земля не остыла от летнего зноя, пропитанные смолой брёвна тесали топорами. Пилы и прочий инструмент для такой работы не использовали. Пила рвёт древесные волокна, открывая их для влаги. Топор же, напротив, запечатывает древесину, сохраняет от гнили.
