У Вани была своя тайна.
Возле их дома в городе был старый заросший сад. В глубине его не слышно было звуков города, голосов людей. Казалось, что и от войны с воем воздушной тревоги, грохотом поездов, везущих пушки и танки, стоном раненых в санитарных поездах, от всего защищал и оберегал этот сад.
Однажды Ваня забрел в его глубину и, под ветвями склонившихся деревьев в густой траве, увидел тревожный огонек маленького аленького цветка.
…Шел уже второй год войны. Мать у Вани лежала в больнице. Отец воевал, старшая сестра поднималась задолго до рассвета, целыми днями стояла в очередях за хлебом, а он искал во дворе осколки зенитных снарядов, еще пахнувших порохом, и, если находил, то гордился ими и хвастался.
А теперь Ваня стал часто пропадать в заросшем саду. Он как мог ухаживал за цветком, поливал его, кормил… И этот красный цветок окреп, распустился во всей красе.
Об этом цветке знал только брат, который был на несколько лет старше Вани.
…Ваня шел за красным гробом матери, сжимая в руке красный цветок, выращенный в саду, вдали от людских глаз.
…Жизнь их большой семьи, словно упавшее зеркало, разбилась на маленькие осколки.
Как счастливо жили они еще совсем недавно! Как садились за общий стол, как читали вслух книжки или пели общие песни, как взрослые танцевали под патефон…
Как отец, большой и сильный, поднимал в воздух одного по за другим ребятишек и смеялся радостно…
Как сияли радостью глаза мамы…
Вот всей семьей сидят они на берегу сверкающей солнечными бликами реки, дымит самовар, на расстеленных одеялах нежатся под солнцем ребятня и взрослые.
На скатерти пироги, яблоки, колбаса кольцами… Старшая сестра играет на большом аккордеоне красивую, берущую за сердце, мелодию.
Ваня не верит, что всей этой счастливой семейной жизни уже больше не будет. Он всем сердцем хочет вернуться в свой дом, из которого его против воли увезли в приют строгие неулыбчивые люди.
…Мальчик запомнил дорогу, по которой его везли, помнит деревни, церкви с крестами, помнит направление, по которому нужно идти, чтобы вернуться в город.
И он сразу же начал готовить побег.
За завтраком кусочек хлеба, положенный к каше, он спрятал в карман. В обед сберег другой кусочек и вечерний кусочек хлеба, что был меньше ладошки, также завернул в тряпицу. Он боялся, что не выдержит и съест его за ужином…
Но желание вернуться домой пересилило голод.
Три кусочка хлеба. Целое состояние… Еще он нашел на грядке затерявшуюся в ботве морковку, а под яблоней в траве несколько яблок… Воды он попросит в деревнях…
И вот после обеда, когда детей уложили спать, он ушел из приюта. В карманах его ветхого пальто, помимо съестных запасов, были два цветных стеклышка, чтобы смотреть на солнце, пахнущий порохом осколок от зенитного снаряда и подаренный отцом маленький перочинный ножик для обороны от волков и разбойников…
Навстречу ему то и дело попадали подводы с песком. Мальчик знал, что песок везут на военный аэродром.
Часто из-за леса в воздух поднимались ревущие моторами самолеты и, натужно ревя, скрывались в облаках. И долго еще гул их оставался в небесах.
– Тпру-у-у, – раздалось рядом. Мальчик, разглядывающий самолеты в облаках, не заметил, как его нагнала лошадь, задумчиво тащившая пустую телегу.
Рука в кармане машинально нащупала ножик.
– Куда тебе, малец? – спросил его парнишка в драной фуфайке, сидевший на грядке телеги.
– В город, к тетке Шуре иду, – обрадованно ответил мальчик.
– Садись, подвезу, – парнишка подвинулся на грядке, освобождая место. – Ты, вижу, с детдома сбежал?
Мальчик вздрогнул. Он опасался, что его начнут искать и вернут обратно.
– Не бойся, – сказал парнишка. – Я тебя не выдам. Знамо дело, чего хорошего в приюте.
– Дома-то лучше! – согласился мальчик. – У меня тетка, знаешь, какая добрая…
– Как зовут-то тебя?
– Иваном, – ответил мальчик.
– А меня Шуркой. Синицыны мы. Меня с сестрой тоже хотели сдать, – отвечал парнишка. – Мамка умерла, застудилась на сплаве, папка воюет, пришли нас забирать, но мы отбились. Нельзя, чтобы папка в пустой дом вернулся… У нас дом и хозяйство есть. Коза, курицы. Печь надо топить.
Лидка на шесток залезет, а я дрова подаю, она их окладет в печи, зажжет лучину, чугунки подвинет к огню и вылезает.
– У тебя еще и лошадь есть, – восхищенно сказал мальчик.
– Серко-то? Он казенный. Я на нем из карьера песок на аэродром вожу. Надо на хлеб-то зарабатывать.
– Вот бы мне так! – воскликнул мальчик.
– Тебя не возьмут, – сказал парнишка. – Мал. Тебе лошадь не запрячь. Тут надо хомут одеть, затянуть его, чересседельник, подпругу… Приходи, скажут, годика через два… Меня и то еле-еле взяли. – Так тогда уж и война кончится, папка придет с фронта…
– Я думаю, раньше кончится, – рассудительно сказал парнишка. – И у нас папка придет. Во, заживем!
Он протянул руку:
– Ну, садись рядом, подвезу хоть до карьера. А там до города рядом.
…Город красиво появился на горизонте колокольнями и куполами церквей, среди которых виднелись кущи садов в осенней позолоте и железные крыши домов.