За тех, кто раньше не смог
Еще есть время простить,
Пока не нажат курок.
Позволь тебя долюбить
За тех, кто раньше не смог.
Пусть ты ручей и пожар,
Я всё пойму и меж строк.
Позволь тебя поддержать
За тех, кто раньше не смог.
Так просто офевралеть
В бетонной дали дорог.
Позволь теплом обогреть
За тех, кто раньше не смог.
Кто ветер хочет забыть,
Кто небо видит у ног.
Позволь заботой укрыть
За тех, кто раньше не смог.
За дверью остановись,
Не наш с урока звонок.
Позволь прожить с тобой жизнь
За тех, кто раньше не смог.
Пред нами меркнет софит,
Для нас и вечность ― не срок.
Позволь тебя долюбить
За тех, кто раньше не смог.
Я выпить хочу за тех,
Кто быть с тобою не смог!
Пройдя попутно их всех,
Ты в мире моём сам Бог.
Не прощаюсь с тобой в этом вальсе.
Провожаю ― всего лишь путь.
Заклинаю, меня не забудь!
Ведь кольцо всё дрожит на пальце.
Мои пальцы дрожат? Прости,
Это просто чуть-чуть холодает.
Легкий иней на грудь оседает.
И не нужно прощаний. Иди.
Острокрылой мечтой этот вальс
Пронесется по скользкому залу,
Каждой паре сулит по скандалу,
Только нас этот вальс и спас.
Ты уйдешь невиновен как прежде,
Чтоб вернуться к закату с победой,
Буду ждать я до ночи с обеда.
Этот вальс, он равен надежде.
Той надежде, что ты вернешься.
Как обычно войдешь тихо в зал.
Снова вальс на глади зеркал.
Я дождусь, ты счастьем зовешься.
Опять ты машешь белым флагом,
Когда всю крепость захватил;
Когда нутро опустошил,
Ты притворился добрым магом.
А я причём же тут опять?
Ты на войне, а я устала.
Я слишком часто понимала,
Когда никто не мог понять.
Зачем со мною ты воюешь?
За что терзаешь вновь и вновь?
Тебе верна моя любовь,
А ты к себе её ревнуешь.
Я за тобою хоть куда.
Но сколько же сидеть в осаде?
А если я умру в блокаде,
Что будешь делать ты тогда?
И дождь подожгу, если надо
В груди-то болит, как будто…
как будто утрата!
Солёный сахар на вкус,
горчица лишь кисловата.
Зрачки в монитор глядят,
зрачки ― чернее агата.
Я дождь ― даже дождь! ― подожгу,
если будет надо!
Ах, лишь бы вернулся в срок,
о, лишь бы вернулся!
Пускай бережет его Бог,
Аллах, Сатана или Снуппи,
У милого моего
горит превосходство в пульсе.
Ведь хочет вернуться, и я…
хочу лишь вместе проснуться,
Как в "Сплине": если уснули,
бывает, в разных местах,
Глаза открывая, видеть
улыбку родную в устах.
Я знаю любовную меру,
но помню сердца размах:
Дождусь. Возвращайся даже
оттуда, где вечный страх.
Молитва. И вместо "аминь" ― "возвращайся".
Исчерпаны строки, затасканы песни.
Сказала. Вместо "прощай" ― "всегда улыбайся".
Мы всё еще вместе, на пальцах перстни.
Молитва. И вместо "аминь" ― "спасибо".
Спасибо, что снова вернулся живой.
Любима. И пусть это всё не как в сказке красиво.
Но ты возвратился. И ясное небо над головой.
Мне нужно, чтоб лицо мое молчало,
Не выдав ни секунды отвращенья,
Чтоб в голосе презренье не звучало,
Не требовали тембры отомщенья.
Мне нужно, чтобы злость моя ослепла.
Чтоб сердце, заходясь галопом в ритме,
Не выронило даже горстки пепла,
Сожженного за нежность паразита,
Без устали твердившего "люблю".
Вернется ― заморожу как азотом.
Уставши от болезненной гордыни,
И пусть там хоть букеты под капотом,
Не вымолит прощенья! Не рабыня!
…но вот он, тусклый стук привычный в дверь.
И трепет, пенье птиц у уха будто.
Ну, как? Как не открыть-то уж теперь?
Открыла и стою мешком надутым,
От важности опухшая ― точь-в-точь.
Заходит, объясняет: задержался.
Прошло минут лишь двадцать ― говорит.
Разбаловала, сволочь, вот зажрался!
Ни слова извинений, лишь бубнит!
Уйти, из виду скрыться, чтоб позора
Не выдать своего, ну не сейчас!
Обнял, схватил и смотрит без укора.
Довольный, ведь звонила каждый час.
Растаяла. Опять нет мочи злиться.
И я ли тут метала и рвала?
Да нет же, это просто показалось.
Люблю, из мухи делаю слона.
И может быть чуть-чуть виной усталость.
Тоскую всегда по утрам,
Целуясь с пустой постелью.
И нет на вождение прав,
Чтоб править сей каруселью.
Вот круг. И еще один круг.
Тошнит, но слезть невозможно.
А тьма друзей и подруг
Стоят и хлопают дружно.
Ведь надо же им поддержать,
Друзья, как-никак, давно уж.
Дилемма: сидеть или встать ―
От здравых мыслей зародыш.
И все же более страшно,
Глотая сомнений метель,
За край заступив однажды,
В другую попасть карусель.
А нервы как тигры в клетке.
Так скромно, бывает, сидят.
Лежат лениво на ветке
И делают вид, что спят.
Я, кажется, невозмутима,
Как омут безветренным днем.
Но где-то в глубинах надрывно
Рычат мои тигры, как гром.
Но лишь мгновенье поблажки ―
И кровь людей на шерсти!
Из доброй скромной милашки
Прорвется зверь во плоти.
Но все это лишь в голове.
На деле нет ни волны
На адской трясине воде.
И тигры приручены.
Говорит: не держи себе.
Не носи за душой камнями.
Так скажет, как будто не мне.
Как будто не между нами.
Он мне говорит. Понимаю,
Что всё. Всё уже пропало.
Я вкладываю ― вынимает.
И мало. Всё мало. Мало!
Он мне говорит: ничего,
Ничегошеньки не изменилось.
Я тупо смотрю на него,
Так плачу, как раньше смеялась.
Он мне говорит, и я
Не знаю, хочу ли ответить.
Я думала, это заря,
Но что-то солнце не светит.
Он всё говорит-говорит.
И что-то внутри умирает.
Быть может, гром не гремит,
Быть может ром закисает.
Он скажет еще хоть раз,
