Старый рюкзак выглядел неполноценным. Голым.
– Что с тобой не так?
Сказав это вслух, Баш изменил привычкам. Он редко напрягал связки, даже не вскрикивал, порезав палец или вписавшись коленом в угол дивана – зачем сотрясать воздух, если никто не услышит? – но сообразив, чего не хватает, окончательно сошёл с рельсов:
– Твою мать! Ну почему? За что?
На молнии не болтался брелок – серебристое лезвие.
Ладно, подумаешь. Такие мелочи постоянно теряются.
Он продел в бегунок скрепку, взглянул на результат с отвращением и, не разобрав покупки, вышел под болотный свет подъездных ламп, потом – в декабрьский вечер, неотличимый от ночи.
На выходе из метро пулер был на месте, иначе он заметил бы пропажу, доставая шарф. Преодолев получасовой путь до станции, обратно чуть не ползя по чёрной наледи, ломкому насту и коричневой каше, он достиг двора с пустыми и окоченевшими руками.
Обидно было до слёз, и к тому же стыдно. Он постоял у подъезда, разрываясь между упрёками, что преследовали его с детства: «Вечно у тебя всё ломается, надо быть аккуратней!» и «Тебе твои цацки дороже людей!».
– Потерял мелочь – не попадёшь по-крупному, – напомнил он себе, но давно усвоенное суеверие теперь рассмешило.
Баш развернулся и зашагал прочь от дома. От чего убережёт потеря подвески? Что можно у него отнять? Он, конечно, неплохо устроился. О том, чтобы содержать ячейку общества или хотя бы машину, можно и не мечтать, но он не нуждается ни в том, ни в другом. Итак, можно потерять дом и регулярный заработок. Такая перспектива вызвала извращённое любопытство.
Что ещё? Здоровье, жизнь. Он хмыкнул, потом вспомнил, как, играя на валунах у прибоя, уронил складной нож в глубокую щель. Лет семь ему было? Нож тут же занесло пеной, но времени до прилива оставалось навалом. Баш лёг на камни, опустил руку в разлом, и, прикинувшись осьминогом, медленно, по миллиметру, протискивал туда плечо, неудобно торчащую лопатку, отозвавшуюся саднящей болью грудную клетку…
– Не самая большая потеря! – уговаривала няня, обращаясь к его голове, готовой оторваться от вывернутой под неестественным углом шеи, – Смирись и впредь будь осторожней!
Он не смирился. Естественно, няня боялась, что он уделает белую футболку, исцарапается или вовсе застрянет, и боялась не зря – судя по ощущениям, кожа с локтя уже слезла. Новые вспышки боли подхлёстывали надежду – ещё немного крови, и нож точно вернут.
Он всегда вступал в торг с мирозданием, а фразу «баш на баш» произносил так часто, что любая компания начинала звать его Башем раньше, чем запоминала настоящее имя.
– Не хватало ещё сломать что-нибудь! – подвывала няня.
– А вдруг именно этого и не хватает? – огрызнулся он, и тут пальцы ушли в солёную пену и сомкнулись на рукояти.
Вот и теперь Баш думал: «Лучше бы шею сломал».
Всего лишь брелок. Блестящая побрякушка. А ведь именно из-за неё рюкзак попал к нему. Точнее – якобы из-за неё: «Мне тут привалило… Классная вещь. Но лезвие на молнии – не мой стиль. Может, заберёшь?».
