Слушай, зачем ты просил
у Бога дать тебе сил?
А теперь, когда он их дал,
ты убегаешь в подвал,
ты закрываешь замок,
ты зарываешь в песок,
ты выключаешь свет,
будто тебя нет,
будто совсем нет,
ни на одной из планет.
Теперь, когда ощутил
хрупкость старых перил,
условность привычных мерил,
кто-то вдруг отменил
диктат стен, потолков,
границ, заборов, оков,
а ты будто не рад –
разве не был готов?
От взглядов кутаясь в шарф,
в комнату входишь как шар,
большой невидимый шар,
которым можно дышать.
Вернее, не избежать
того, чтобы им дышать –
невольно, нечаянно ты
собой наполняешь рты,
артерии и порты,
импринты и импорты,
входы и выходы,
вдохи и выдохи,
входы и выходы,
вдохи и выдохи.
И чувствуешь, как в тебе,
будто внутри желе,
оказываются те,
кто находился вовне,
и произносят слова,
те, что носит твоя голова,
а ты пятишься – «я же не…
за что это всё мне?»
И вдруг понимаешь: всегда
мы внутри чьего-то ума,
мы внутри чьего-то ума –
мы внутри чрева у мамы,
внутри чьей-то программы,
внутри социальной структуры,
внутри контркультуры…
Человек питается из
встреченных им лиц,
и тот, кто однажды готов
наполненный до краёв,
за грань пролиться собой –
становится чьей-то средой,
в свою очередь чьей-то средой,
интеллектуальной едой.
«Отравятся ли мной?
Излечатся ли мной?» –
задумался и затих,
стоя среди чужих
мыслительных анфилад –
«для тех, кто меня съедят:
лекарство я или яд?
Лекарство я или яд?»
Что же теперь осел?
Что же теперь осип?
Время пришло – неси
ношу, что так хотел.
Время пришло – неси
ношу, что так просил!