Младенец Йохо родился, не осознавая, что он младенец, да ещё имеющий такое позитивное имя – Йохо. Он вообще не знал, что имя может быть позитивным или грустным. Он просто был. Улыбался на рассвет и ветер На солнечный зайчик, так игриво шаливший на стене, куда он смотрел, лёжа в кроватке. Плакал от голода, сыто замолкал, довольно урча после кормления, и изучал всё, что попадалось на глаза. Йохо не понимал времени. Лишь уставая, естественно засыпал и, выспавшись хорошо, возвращался к бодрствованию. Сон и кормление по часам он уже узнал в детском саду.
Это было то место, где ему начали рассказывать, как надо становиться человеком. Йохо не осознавал, что он уже человек, и потому даже не мог удивиться, что ему лишь только предстояло стать человеком, по мнению воспитательной системы мира.
Эта самая система стала ему рассказывать, что можно делать и что нельзя. И что если делать то, что нельзя (по мнению системы мира), то будешь плохим. Делать то, что можно, не очень-то интересно, это и так можно делать, а вот что делать нельзя – это Йохо решил узнать получше.
И что значит быть плохим? Он ведь есть такой, какой есть. Как может измениться это обстоятельство? Эта мысль еще не созрела в юной головке малыша, но, как говорится – не можешь бежать к мечте – иди, не можешь идти – лежи в сторону мечты. И Йохо стал лежать, идти и бежать в сторону мечты узнать, откуда взялось то, что делать нельзя.
«Ведь если это делать нельзя, то зачем оно вообще существует?» – логично рассудил он и сунул руку в огонь.
Огонь сделал своё дело – обжег ручонку, а юный исследователь стоял и плакал, недоумевая, почему так больно. К нему подошли и стали еще ругать. Мало того, что было больно, да еще и ругаются. Взрослые, значит, тоже делают то, что нельзя!
Из благостного состояния приятия себя Йохо стали выводить взрослые. И в один день он услышал:
– Вот вчера ты был одним мальчиком, хорошим! А сегодня ты совершенно другой! Плохой!
Тут Йохо призадумался: как он смог разделиться на вчерашнего и сегодняшнего, хорошего и плохого?
– Меня что, два? – спросил недоумённо малыш у взрослого.
– Да тебя не только два, тебя бывает так много, что голова кругом идёт, – довольно неясно ответил ему взрослый и оставил его одного со странными мыслями о своем множестве.
«Да не, не может быть, чтобы меня было много, – думал малыш, глядя на свои две руки и две ноги, всегда бывшие с ним. – Наверное, у взрослых какое-то устройство в глазах, что они видят меня не как одного», – единственно до чего додумался Йохо и, махнув рукой на глупое устройство глаз взрослых, побежал резвиться и радоваться хорошей погоде.
– Йохо! Несносный мальчишка! – ругалась мама, вытаскивая его из-под поливочной машины, под струи которой тот забрался и стоял теперь, весь мокрый.
– Мама, мама, смотри! Вокруг нет дождя, а я мокрый! Смотри, мама, я чудесник! Ой, мама, я и тебя чудесатостью чуть-чуть забрызгал, – радовался Йохо, глядя на маму, у которой от струй воды, стекающих по ее лицу, текла тушь на глазах. – Мама, у тебя глупость течет, которую вы носите на глазах! – захохотал Йохо.
– Какая еще глупость? – не поняла мама и вытерла щёку рукой.
– Ой, а теперь глупость размазалась на пол-лица! Пап, смотри, у мамы смывается глупость с глаз!
Папа стоял поодаль и хохотал, глядя на всю эту картину.
– Пап, иди к нам, тут водичка чудесатая, она смывает с ваших глаз глупости!
– О каких глупостях ты говоришь? – спросил отец, беря мокрого сынишку на руки.
– Ну как же! Я вот не вижу, что меня много. Я один, и я это точно знаю, а мне говорят, что меня много бывает. И хороший я бываю, и плохой. Если я это не вижу, а вы видите, значит, у вас на глазах какая-то глупость. Вон у мамы уже почти вся размазалась по лицу.
Они оба посмотрели на маму и прыснули со смеху.
– Пожалуй, надо маме купить глупостеустойчивую тушь, – хихикнул папа.
– Да нет же, пап! Мама теперь увидит, что меня много не может быть! Я один! Один, понимаешь?
– Хватит глупости болтать, – сказала мама с серьёзным видом, изо всех сил сдерживая улыбку.
