На первой же паре английского выяснилось, что со своей спецшкольной подготовкой Андрей может смело и легально пропускать занятия и явиться сразу на экзамен через четыре месяца. Гуляя по длинному пустому коридору Института машиностроения и размышляя, как убить свалившиеся полтора часа, он не придумал ничего более умного, чем пойти в библиотеку. Читальный зал, пропитанный сентябрьским солнцем и книжной пылью, был пуст. Андрей сел за скрипнувший от неожиданности стол, оглядел старенькие стеллажи темного дерева, от пола до потолка укрывшие стены и от пола до потолка набитые корешками переплетов, втянул библиотечный воздух и даже зажмурился от предвкушения. Студент… Я студент. Взрослая жизнь, настоящая жизнь, несбыточным миражом сверкавшая где-то впереди весь проклятый последний школьный год, все тревожное абитуриентское лето, настала. Новые, не обкатанные языком слова – стипендия, аудитория, семинар – звучали как заклинания, вызывающие волшебство, которое вот-вот должно случиться.
Волшебство случилось – в читалку вошла длинноволосая девица с красивым злым лицом и брякнулась впереди, спиной к Андрею. Худенькая, в короткой юбке, спортивном пуловере на три размера больше – ровно такая, какая нужна для олицетворения настоящей взрослой жизни. Секунды шли, Андрей смотрел на кружение пылинок и боялся не просто завести разговор, а даже открыть рот, потому что щелчок отлипающего языка в этой солнечной тишине был бы как грохот упавшего стеллажа…
Язвой он стал называть Наташу где-то в октябре, когда уже приручил эту ехидну, через месяц после того, как она вдруг обернулась и сказала: «Слушай, сигареты есть?», когда они уже бегали в кино вместо его английского и ее аналитической геометрии. Она училась на параллельном потоке и сразу стала пропускать лекции без всякой уважительной причины, не считая семнадцати лет, Москвы и общего духа противоречия.
Андрей встречал ее после начала пары в институтском дворе, где, сидя на спинках лавок, курили и пили пиво не самые усердные учащиеся. Наташа поглядывала на мнущегося Андрея искоса, не спеша заканчивать болтовню. Потом спрыгивала со спинки на землю, покрытую плевками и окурками, подходила.
– Явился, – говорила она, – жажда жизни пересилила жажду знаний?
– Твои друзья? – осведомлялся Андрей. – Интеллектуальная элита, чемпионы по плевкам? В длину или в высоту?
Он тоже любил распустить свои юные колючки, павлиний хвост сарказма. Так и соревновались. Всем доставалось, но и друг друга не жалели.
– Смотри, – говорила Наташа, – билетерша боится, что мы будем целоваться на заднем ряду. Вряд ли она сама пробовала это, но слышала много страшных историй.
– Ты что вообразила, что я буду целовать девушку, которая пропускает лекции? Девушку «Позор курса»?
– Как скажешь, птенчик. Кто я такая, чтобы спорить с мужчиной, который способен сам себе купить целый билет в кино!
– Вот язва! Ты же сама мне не даешь за тебя платить.
Били друг друга по самому больному. Он ей – «лимитчица»: Наташа приехала в Москву из-под Витебска и жила в общаге. Она ему – «малыш»: Андрей в семнадцать выглядел на пятнадцать. Били по больному, но было не больно.
Конец ознакомительного фрагмента.
