Промерзая у своих, выставленных на улице картин, воронежские художники Гурышев и Устинов принимают на себя все минусы холодной зимы.
У остролицего Устинова три неброских пейзажа. Произведение пучеглазого Гурышева замысловато – на пьедестале Чебурашка, космонавт и богатырь, под ними сваленные в кучу символы не устоявшего зарубежья: Эйфелева башня, Биг Бен и т. д.
Устинов. Лицо что ли замотать.
Гурышев. Подумают, что физиономии мы скрываем.
Устинов. Никто не подумает. С морозами кто как может борется. Рыбаки поддатыми у проруби сидят.
Гурышев. Мы – художники. Хочешь, чтобы и от нас перегаром разило? Людям должно казаться, что мы какими-нибудь ангелами в эмпиреях витаем, а мы водку жрем. Полбокала виски, наверное, допустимо, но на виски у нас нет. Твои картины дороже, чем бутылка виски хорошего?
Устинов. Безусловно.
Гурышев. Надо снижать.
Устинов. Ты давно о снижении долбишь… послушайся я тебя, я бы «Ранние маки» за копейки продал.
Гурышев. Этими маками ты мне вечно, думаю, тыкать будешь. Ну повезло тебе с клиентом, выручил за них что-то…
Устинов. Целый месяц стояния здесь окупил!
Гурышев. Что значит, окупил? Для перевода времени в деньги у тебя особенный курс имеется?
Устинов. Я на зарплату среднего офисного служащего ориентируюсь. За маки мне где-то месячную заплатили. Тебе за картину такая сумма когда-нибудь падала?
Гурышев. Случалось, мне неплохо платили. В кафе у памятника Никитина чаю бы в долг урвать.
Устинов. А они что, в долг могут?
Гурышев. Мне наливали. Они знают, кто я. Деньги за прежний чай еще требуют, но неровен час придут… расплатиться с ними жене первым делом скажу.
Устинов. Чего-то сегодня ты без супруги. Обычно вместе торговлю ведете. но сегодня из-за холодрыги ты ее, видимо, пожалел. Чем она сейчас дома занимается? Живописью?
Гурышев. Я оставил ее у холста. В тяжких мыслях сидящей. Ладно бы творческий кризис, но ее лакокрасочный материал – масляные краски в тягостность раздумий ввели. Некоторые заканчиваются, а цены на них…
Устинов. Увы нам, увы. Хоть танцорами диско становись.
Гурышев. Мне переучиваться в падлу.
Устинов. А ты в теме, о чем я тебе говорю?
Гурышев. Да видел я, видел… кто умеем определенным образом танцевать, милости просим. На ночном клубе вывесили. Заманчиво, конечно.
Устинов. Без половых и возрастных ограничений.
Гурышев. Танцоры им, вероятно, и для потехи нужны.
Устинов. Днем я бы полотнами занимался, а по ночам танцевал. Пластика у меня еще с юности осталась. Вполне пластично я двигаюсь.
Гурышев. А я из-за холода ничем пошевелить не в состоянии.
Устинов. Но мозгами ты шевелишь.
Гурышев. Ничего потрясающего. Ты о мозгах, чтобы услышать, к чему я ими пришел? Что о твоем танцевальном будущем они мне сказали?
Устинов. Ты будешь меня высмеивать.
Гурышев. Бог с тобой, зачем мне. Ступай к ним пожалуйста, иди – иди и проверься.
Устинов. Проверься?
Гурышев. Себя проверь. Поскольку они разбираются, они, возможно, тебя обнимут и скажут, что как раз к этому ты и предназначен – горячее диско ночи напролет выдавать. Ой, ощущаю, шапка у меня натянулась – уже не уменьшается у меня в голове навязываемый ей бред. С Буйняковским ты созванивался?
Устинов. Он подойдет.
Гурышев. Опять возле нас расположится?
Устинов. Ну в десяти метрах от нас…
Гурышев. Попрошу в двадцати!
Устинов. И что, ему там стоять и с нами перекрикиваться? Поговорить с коллегами ему непременно захочется.
Гурышев. С коллегами бы ему о Густаве Климте пристало поговорить.
Устинов. О нем молчок.
Гурышев. О дороговизне растворителей тоже приемлемо. О чем-нибудь, с живописью сколько-нибудь связанном! А он нам о своем смертельно больном брате, по которому всей вафельной промышленности рыдать не перерыдать.
Устинов. Да он не о брате…
Гурышев. О ниссане!
Устинов. Ниссан же к нему перейдет. Он и делится, что у него с планами на использование. Дальние поездки. Романтические знакомства.
Гурышев. Буксировка в ремонт!
Устинов. Он говорит, что ремонт его не разорит.
Гурышев. А для подстраховки у умирающего брата денег попросит. Сбережения он не ему, а сестре, но из доли сестры ты давай мне выдели… гнусно!
Устинов. Довольно справедливо. Ниссан в его нынешнем состоянии чистая обуза, и если ты его завещаешь, ты и ценность ему придай. Иначе что это за наследство?
Гурышев. Обременительное. Получил и с достоинством поморщился. Но не деньги же у умирающего вымогать.
Устинов. Но надо же с уходящего родственника что-то поиметь.
Гурышев. А ниссан? За него и без ремонта некоторую сумму выручить можно. За границей такие машины под пресс, а у нас продают, восстанавливают и кто-то катается. Находит в них вечный покой.
Устинов. Да, они небезопасны.
Гурышев. Постыдно он с умирающим братом… будь я его брат, завещать ему ниссан я бы передумал. Не желаешь дара сомнительного, ничего от меня не получишь!
Устинов. А ниссан кому завещать? Сестре?
Гурышев. С их сестрой я едва знаком. Машину она водит?
Устинов. Она и черта, если понадобится, оседлает. У нее четверо детей.
Гурышев. Про кучу детей я слышал.
