Я уезжаю.
Вы знаете – я уезжаю.
Я не хочу, но уеду. Билеты купила летом, когда была абсолютно прикрыта, совершенно защищена.
Папа, я уезжаю.
Папа, только не надо, как ты умеешь, не отпускать меня, не надо бояться вместо меня. Мне и так страшно. Без тебя. Мне будет так страшно без тебя!
Помнишь, ты говорил, что тебе не нравится, как Земфира поет про джинсы, которые прилипли.
Ты добавлял «к жопе» и смеялся.
Я тоже смеялась, мы ехали тогда в твоем форде.
Мы так много ездили вместе, поэтому я и люблю дороги. Но в эту отправлюсь без тебя. Моя машина останется у тебя, папа, когда я уеду. Как и все остальное, горстка того, что я собрала за двадцать лет. Одежда, книги, дневники, просроченные презервативы, любовные письма, мои и мне. Да вот в общем-то и все.
Это все, что останется после меня.
А потом – ты приедешь ко мне,
прилетишь эти мучительным ночным рейсом.
Я куплю тебе билет, ведь мою рукопись купят, и у меня будут деньги на твою дорогу ко мне.
Мы пойдем с тобой на море, я покажу тебе лучший пляж, и ты поплывешь. А я буду смотреть, как ты удаляешься, и не спущу с тебя глаз, пока ты не вернешься на берег и не скажешь:
«Мора як мора, сонца як сонца».
И мы пойдем гулять по набережной, все семь километров, и обсудим мою новую книгу.
А пока я уезжаю.
Пока, папа.
май растянулся,
с ним я —
выступаю перед своими,
кому можно рассказать про вакацыi
и от кого услышать —
мы уже выросли, знаем как лучше.
диплом за старание
выдадут, когда я буду на море
собирать свои камни —
время как раз.
літаратурная майстроўня скончана.
мне не страшно лететь.
мне вообще страшно жить,
но не сегодня,
когда мои дети – дети
а я – мама,
мама, которой не было у меня так долго,
что я забыла, как скучать по ней.
я сама себе мама.
не бойся, я,
долетишь.
мои книги со мной,
собраны стопкой,
подмокли в сумке,
ждут бирки с васильком,
чтобы тоже лететь.
я всем позвонила,
все перестирала,
купила ягодный лак.
собралась навсегда?
мне не страшно лететь,
страшно не возвратиться.
все-таки летом я родилась.
умереть бы не в нем.
…
грузинка вышла к воротам проверить ковры —
сухие ли.
может ей просто не спится,
в городе ночь.
на горе церковь —
подсвечена.
кажется, сияет изнутри
или из самых недр
свет.
окно совсем низко,
встану на цыпочки
и подоконник упрется в коленки —
не выпаду.
церковь смотрит на меня,
я смотрю на ковры —
бесконечность рисунка,
горы в огнях.
тархун в животе купает бабочек,
первый день лета такой.
заўтра ўсё
царква пільнуе
мне хопіць.
вопыт досьведу рознь
пад дахам як Карлсан
хаджу з сагнутаю спінай
што шыя баліць
але ўначы так прыгожа
палоскамі сьвета зацягнута столь
нібы паралелі сусвету.
чакаю дарогу
дванаццаць гадзін і ўсе каб прыбыць не дадому
а так, у абшчагу.
навошта было падарожжа
мы самі сабе адказалі
па-рознаму.
мне трэба паспаць
але гэты водар свабоды
з прымессю нафты и руж пад вакном
не адпускае.
стукі-грукі па даху
а я не баюсь
я адрасціла прапеллер
фііть и няма мяне тут.
я напісала ў няволю,
можна адсюль не баяцца —
ня знойдуць
нават не ліст
так, паштоўку,
каб словы чарнілам заліць,
каб сдохлі яны ўва мне
каб і яны зразумелі
што такое палёт.
17.56.
Я шла по мосту через железнодорожные пути и видела, как электричка едет на север. Она притормозила, будто задумалась, словно это мой взгляд остановил ее. Я не знала, что прямо сейчас другая электричка остановилась на центральной станции метро. Двери открылись, и люди выходили навстречу своей смерти. А я стояла на мосту и, как окажется, смотрела в глаза самой жизни. Электричка на север тронулась, я пошла дальше. У кого-то дальше уже не было, их состав прибыл на конечную. Осторожно, двери закрылись.
…
17.20
Я только устроилась на новую работу. Странную, учитывая мое образование и опыт – менеджером по продаже семинаров. В тот день пришел начальник спросить как успехи. Мне нечем было похвастаться. Уже стоя в дверях, я посмотрела на часы: успеть бы до пяти, пока в метро не час пик. Я даже пробубнела «пока», но тут начальник спросил:
«Саша, а ты, говорят, пишешь?»
«Мда, – ответила я. – Есть рассказ в виртуальном столе».
Горло у меня сжалось, захотелось курить, а ведь я бросала.
17.30.
Вот теперь точно «пока». Громко, улыбчиво.
Я подошла к перекрестку.
Пойду налево – умру в метро.
Направо – рискую остаться матерью-одиночкой.
Я выбрала второе, закурила.
И осталась жива.
18.30
Уже возле самого дома звонок. Звонит муж. Вот же ж собака, думаю, чует, что я обкурилась.
«Ты где?» – спрашивает.
А мне так неохота признаваться.
«А что?»
«Взрыв в метро, ты где?»
«Рядом, скоро приду».
И отключаю его.
Брожу вокруг дома, никак не решусь зайти. Не хочется разборок. Хотя сегодня у меня есть железный аргумент, почему со мной нельзя ссориться.
…
Через три часа после взрыва – под землей среди трупов и кусков бетона – мальчик со своим отцом. Зачем мальчика туда привели? Отец кладет цветы на пыльный пол. Потом фото «подчистят», уберут окровавленных людей.
Моему сыну сейчас столько же.
Мы идем с ним к озеру, он строит садик из водорослей и ракушек. А все потому, что тогда я пошла в другую сторону. Мне хотелось подышать дымом и успеть проветриться перед возвращением домой. Муж бросил курить и обещал бросить меня, если я буду продолжать. Но я продолжила. Поэтому я жива.