ВАЛЬКИНА ИКОНА
– Ты опять не помыл посуду, – грустно констатировала Валька. – Я же просила.
– Так война ж, – Пётр суетливо запихивал свадебный костюм в потертый рюкзак.
– И что? – подбоченилась Валька. – В говне будем сидеть по уши?
– Валь, – Пётр покосился в сторону окна. – Не обостряй.
– Здравствуйте, – громко ухнув прикладом автомата о дверь, в дом вошел здоровяк в камуфляже. – Убегаем?
– Не-е, – Пётр бросил рюкзак на пол. – В ополчение иду записываться.
– Правильно, – одобрил здоровяк. – Уважаю.
– Я те пойду, – Валька поднялась с табуретки. – Я те так пойду, что своих не узнаешь.
– Валь, – Пётр спрятался за спину здоровяка. – Постеснялась бы, здесь чужие люди, всё-таки.
– Где люди? – прищурилась Валя. – Ты откуда взялся такой гость?
– Местный я, – попятился здоровяк. – Из соседней области.
– А то ж, я по твоему акценту не слышу, из какой ты области, – Валя подняла табуретку, пристраивая ее половчее. – А ну, пошёл вон!
– Потише, мамаша, – здоровяк вышел в коридор. – Я ведь и шмальнуть могу.
– Дома у себя шмальнёшь, – Валька опустила табуретку. – А ты посуду иди мой.
– Да, помою я, – Пётр вышел в кухню.
– Вот, как тут жить? – Валька подняла взгляд на икону в углу. – Мужа чуть не забрали в ополчение, сын в нацгвардии воюет. Что скажешь? Молчишь. Ты скажи, когда это кончится? Мало тебе, в отечественную отца моего с братом забрал? Так ещё надо и сына с мужем? Тебе что, мужиков там не хватает? Стройку, что ль, великую затеял? Петька всю жизнь каменщиком отпахал и Витьку научил ремеслу. Работали, не воровали. В церковь я каждое воскресенье хожу, да ты ведь знаешь. А то, что соседке денег не одалживаю, так она всё равно всё пропьёт, шалава. Сердце у меня ноет последнее время, всё больше по ночам. Порой, так схватит, хоть кричи. А боюсь, чтоб Петьку не разбудить – устаёт он на стройке своей. Пить стал крепче. За сына переживает. Слушай, а давай мы с тобой договоримся – меня забери, а Витьку оставь, ему ж ещё детей рожать. Ну, в смысле, невесте его. Да, ты не смотри, что я старая. Я ещё ого-го, как могу – и на стройке подсобницей, и корову подоить.
– Валь, ты с кем там? – крикнул Пётр из кухни.
Миномётная мина, специфически подвывая, пробила соломенную крышу, деревянный потолок и воткнулась в пол, прямо возле Валькиных ног.
– Спасибо, тебе, – кивнула Валька иконе.
– Не разорвалась, – шёпотом крикнул Пётр, вбегая в комнату. – Бежим!
ПОКОЛЕНИЕ НЕКСТ
– Сидишь?
– Сижу.
– На улицу сходил бы, что ли? Все глаза проглядишь скоро в свой компьютер.
– Зачем?
– В магазин.
– А что я там не видел?
– Это ты в холодильнике не видел. Пельмени, например.
– Не начинай, Маш.
– Я те начну щас. Так начну, что своих не узнаешь.
– Ой, напугала. Боюсь-боюсь.
– Ты что, выпил? А ну, дыхни.
– Имею право! Конец рабочей недели.
– Витька! Смотри у меня, допьешься до белочки.
***
– Витя-а! Маша-а! – воспитательница кричала от двери. – Ерофеев, Пичугина! На выход, родители пришли!
– Как мой-то кушал сегодня? А вы мама Машеньки? Витька мой прямо бредит ею, как с садика приходит, только об ей и слышим.
НАШ ОТВЕТ ЧЕМБЕРЛЕНУ
– Грёбаные пиндосы, – озвучил сегодня шурин.
– Чем они-то тебе не угодили? – спросил я.
– Тупые, – зевнул он. – Живут за наш счет.
– Это как? – заинтересовался я.
– У нас все технологии украли, – продолжил он. – Вместе с мозгами.
– Ага, – согласился я. – И теперь у нас ни технологий, ни мозгов.
– Во-во, – подытожил он. – И президент у них – ниггер.
– Сегодня на Купавенском в пробке видел джип, – я отпил кофе из кружки. – Американский.
– И чё? – вяло отреагировал он. – Мало в Москве американских джипов?
– Такой, думаю, один, – я откинулся на спинку кресла, устраиваясь поудобней. – У него на заднем стекле были приклеены большие белые буквы «ОБАМА ЧМО».
– О! – восхитился шурин. – Молодца!
– Прикинь, – придвинулся я. – Где-то в центре Вашингтона ездит Лада Калина с симметричным ответом про нашего президента, а?
– Я ж говорю, – кивнул шурин. – Пиндосы грёбаные. И главное, только вы – евреи свалили, и мы зажили, как люди. На тебе – санкции.
СОСЕДИ С НАШЕГО ДВОРА
– Глаша, ты мои очки не видела? – Петрофанов пялился в немытое окно, выходящее в колодец питерского двора. – Гла-аш, ты слы-ишь?
В длинных коридорах коммуналки шелестело: «И-ишь, гла-ашь».
– Петрофанов! – скрипнула дверью Глаша. – Я же просила! Ну, сколько можно? Не кури в комнате!
– Меня сегодня вызывали в КГБ, – не оборачиваясь, буркнул Петрофанов. – По делу Гришакова.
– Петрофанов, – Глаша присела на кровать, прикрыв рот ладонью. – Ты же ни в чем не замешан? Или замешан?
– Глаш, – оторвался тот от унылого пейзажа. – На дворе семьдесят шестой год. Заметь, не тридцать седьмой.
– Смешно, – кивнула Глаша. – Можно подумать, что-то изменилось?
***
– Ну что там? – Валентина Петровна дернула мужа за рукав пижамы.
– Тише ты! – Михаил Андреевич оторвал ухо от банки, приставленной к стене соседской комнаты. – Он вводит ее в курс дела.
– Вводит он, – дернула плечом Валентина Петровна. – Ты все правильно написал?
– Да правильно, успокойся, – зашипел Михаил Андреевич. – И бумаги приложил, какие надо.
– Беспокоюсь я, – Валентина Петровна одернула юбку. – А вдруг их не выселят. Ирочке с мужем не всю жизнь в общаге-то.
