— Вон она! Справа заходи!
Снег. Глубокие сугробы. Черные мерзлые стволы деревьев. Под ногами кочки, коряги и никак не найти Тропу. Ветки в лицо. На разгоряченных щеках тают снежинки, обжигая холодом и скатываясь под воротник стремительными каплями. Молодая ведьма бежит по лесу, сломя голову, что есть сил, путаясь в полах длинного пальто и ворохе широких юбок. Мокрый отяжелевший подол мешает, липнет к ногам, не дает шагнуть. А за спиной заливистым истеричным лаем заходятся псы. Они чуют колдунью, гонят, бегут по следам. А за собаками идут егеря.
Ведьма паникует, задыхается, пробует нащупать Тропу. Ей нужно только успокоиться и всего один раз шагнуть — через чащу, полную духов-помощников, через точки силы, через запахи и звуки, через само пространство. Она умеет делать это лучше всех.
Но успокоиться не выходит. Лай проклятых псов такой яростный и громкий, а хриплые человеческие голоса слишком близко. Они прямо за спиной. Местные северные егеря не пожалеют заезжую ведьму. Затравят псами, зажмут, скрутят, закуют в цепи и поволокут по рыхлому снегу, по корягам и пням. Хоть кричи, хоть клянись — не остановятся. Всё равно что умолять о милости стальной медвежий капкан. Бесполезно. Это их работа. Охота на ведьм.
***
Лес густел с каждым шагом. Сугробы становились всё выше, а ветки разлапистых елей не давали проходу. Не уйти. Гретта остановилась. Встала как вкопанная, обернулась, едва переводя дух. Дрожа, как осиновый лист, и поспешно отирая кулаком мокрые щеки. Пальто нацепляло прошлогодних репьев, яркие юбки промокли от снега, шерстяной капюшон сбился и слетел на спину. Щеки раскраснелись, черные косы растрепались, а в пронзительно-серых глазах горела отчаянная злая решимость. Раз взглянешь на такую девушку и поймешь — ее не сломить. Не запугать. Такие борются до последнего вздоха. Юная ведьма оскалила белые зубки и прижалась спиной к бугристому стволу огромного дерева.
А псы уже здесь. Выскочили на поляну, натягивая поводки и щеря острые пасти. Завидели добычу, захрипели и завыли, будто не собаки вовсе, а стая оборотней собралась пообедать молодыми ведьмиными косточками. Гретта лишь сильней нахмурилась и сжала кулаки. Она не будет плакать. Проклятые егеря не увидят ее слез.
Охотники вышли на поляну полукругом, молча, будто волки. Загонщики утихомирили псов, и в лесу снова стало тихо. Стиснув зубы, Гретта смотрела на форменные серые плащи, отороченные по плечам бурым мехом, на широкополые кожаные шляпы со значками егерской службы, на маски из тонкого сукна, закрывающие лица до самых глаз, на топоры за поясами и серебряные арбалетные болты в колчанах. Тихо поскрипывали кожаные наплечники, хрустел снег под сапогами. Ни один охотник не вынул оружия и не подошел ближе. Гретта молчала. Ждала. Даже вьюга утихла. Лишь среди верхушек деревьев тонко и тревожно свистел зимний ветер.
И вдруг в этой тишине ведьма услышала скрип снега. Кто-то шел сюда, не торопясь, медленно и веско. Дрогнула ветка, задетая широким плечом, хрустнул сучок под железным каблуком сапога. Серые плащи шевельнулись, егеря расступились, и на поляну вышел командир. Высоченный, как эльф, такому Гретта едва дотянется макушкой до плеча. Лицо закрыто маской до самых глаз — голубых, холодных, словно лед.
Ведьма невольно съёжилась, изо всех сил отгоняя пугающие страшные мысли. Здесь тебе не Золотая Гана, милое дитя. Это в благословенной столице мира и порядка на тебя никто не смотрит косо. Привечают и здороваются. Стражники улыбаются, гном-мясник в торговой лавке не обсчитывает, а симпатичный гоблин в пекарне каждое утро продает тебе булочки со скидкой. Просто потому, что ты добра к людям. А здесь стылая северная глушь. Непролазные леса на тысячи лиг вокруг, страшные топи, полные голодного зверья и всякий нечисти. Говорят, здесь даже встают мертвецы — это с севера приходят отголоски силы древних курганов. Потому и егеря здесь дикие, злющие и жестокие, не чета столичным. Местные к добру не приучены — от ведьм они видели одно лишь зло.
Старший егерь взглянул на девушку и шагнул вперед, почти вплотную, резко и неотвратимо нависая над загнанной жертвой, заслоняя ей солнце, небо и весь мир. На шляпе сверкнул в лучах солнца серебряный «ведьмин глаз» — охотничий символ. Гретта вздрогнула, но взгляда не опустила, прищурилась. Было что-то знакомое в его лице и походке, в развороте плеч. Но командир не дал ведьме времени на размышления. Он смотрел на нее всего мгновение, а потом сунул руку за пазуху, под серый плащ с теплой меховой оторочкой и вдруг вынул наружу енота.
Ведьма вытаращила глаза от неожиданности. Охотник держал крупного толстого зверька за шкирку, а полосатый бандит поджал хвост, отчаянно дергал лапами, шевелил усами и выглядел, как самый несчастный разбойник на свете. Егерь ткнул енота едва ли не в лицо ведьме и угрожающе рыкнул:
— Расколдуй его!
***
И в этот самый миг Гретта все поняла. Узнала и этот низкий звучный голос с легкой хрипотцой, и яркие насмешливые голубые глаза. Командир боевого отряда егерей Золотой Ганы.
— Ах ты! — Ведьма аж задохнулась от возмущения и злости. Всплеснула руками, отпихивая охотника, и заколотила кулачками в его бронированную грудь, словно в каменную стену. — Штефан! Зараза! Я тебе морду расцарапаю! Ты что творишь?
