Все будет хорошо
Я медленно зажгла свечу, долго держа спичку возле уже горящего фитиля. Задумчиво посмотрела на тающий, превращающийся в озерцо близ фитиля воск, затем на лепесток пламени. Мама говорила, что так поступать нельзя. Но кто слушает мам, особенно если дело касается подруг?
С болью взглянула на Тришу. Моя лучшая подруга спала на низком диване, так по-детски поджав колени к подбородку. Мокрые щеки, распухший нос, даже во сне подрагивающие губы.
Сегодня ей сделали больно. Очень больно. Так больно, как умеют делать только близкие, те кому веришь, те кого любишь. Триша любила. Любила всем своим наивным сердцем. Любила и верила… Сегодня ее любовь растоптали, ее верой воспользовались. Если бы только я знала…
Если бы…
Но она скрыла. Понимала, что я буду против, и скрыла.
Зачем?
Я вновь посмотрела на огонь горящей свечи.
Знала ли я, что поступаю неправильно? Знала.
Понимала ли, что это опасно? Понимала.
Но я хотела отомстить. Чтобы этот урод испытал все то, через что заставил пройти мою лучшую подругу. Чтобы ему тоже было больно и стыдно за самого себя. Чтобы осознал, каково это, быть втоптанным в грязь, и больше никогда, даже в кошмарном сне не повторял подобного ни с кем. А Триша… пусть счастлива будет. Пусть забудет горечь и горе, и будет счастлива, она этого достойна.
А меня не найдут. Пусть одного маминого «нельзя» я ослушалась, зато все остальные исполняла старательно.
И встряхнув ладонями капли мятно-полынного масла, я протянула раскинула руки и прошептала:
– Саварог, великий бог! Молю, просьбе моей внесли! Защити! Укрой, обереги, глаз внимательный отведи. Все запоры-замки в доме моем укрепи, и благослови дочь твою, на опасный путь вступаю!
Триша тихо простонала что-то, но ей теперь было не проснуться – искры божественного огня разошлись дымкою вокруг. Защелкали запоры на дверях и ставнях, полыхнул огонь в камине – бог ответил на просьбу мою.
«Благодарствую», – прошептала мысленно.
И посмотрела в огонь свечи.
Теперь переходим к самому сложному.
– Ярила… – прошептала я, взывая к богу, что каждый год противостоял смерти, – в ярости твоя сила. Лучами солнца согреваешь, яростью напитавшись зиму прогоняешь, слабых оберегаешь, да тех кто совесть потерял уму-разуму учишь. Внемли мне, Ярила-бог, да услышь боль мою, солнцеликий.
И я протянула ладонь, касаясь огня.
Боль обожгла мгновенно, но – терпи, ведьма, терпи.
И закрыв глаза, я отдала богу все свои воспоминания о Стейне Эмитерро. Все до капли.
Образ нахального парня со старшего факультета и сам был подобен огню – ослепительному и безжалостному. Обращал на себя внимание всех и разом, одаривал улыбками избранных, был официально помолвлен, вот только «забывал» об этом периодически да ходил по студенткам. Иногда сам, а иногда… со сворою своей. Иначе как сворой его прихвостней и не назвать!
И вдруг боль ушла.
Свеча горела теперь неравномерно, огонь зализывал нанесенные раны, а капли воска, стекающего по свече, стали кроваво-красными – бог услышал меня.
Но не все так просто.
Коли капли были бы прозрачными – означало бы «Говори, ведьма».
Коли с желтизной «Понял я тебя, ведьма».
Коли черными стали бы, значит «Нет, ведьма».
Но капли красными были, они гласили – «Опасайся, ведьма».
Значит у Стейна есть покровители и не слабые. И с этими покровителями лучше не связываться.
Повернувшись, посмотрела на Тришу. Она мечтала о том, чтобы отдать себя сегодня своему первому мужчине. Она надеялась, что он станет для нее первым и единственным… А они собирались просто развлечься всей компанией.
И что делать теперь?
Продолжать было опасно, но жить, зная, что ничего не сделала, ничем не помогла… я не смогу.
Просто не смогу.
Ритуальный острый нож, быстрый надрез на ладони и капли крови стекают прямо на огонь.
– Мара!
Но дух смерти и воскрешения не проявился.
Значит, опасность есть, но она не смертельная и к смертям не приведет.
А все остальные риски я принять готова.
И сжав ладонь, я обливаю огонь кровью, но он не гаснет, словно говорит – «Рискуй, ведьма»
Что ж, тогда начинаем.
И я раскрыла ладонь, медленно повернула, и начала представлять Тришу. Счастье ее, радость ее, свет в ее глазах. Чернильное перо вгрызается в порез, напитываясь кровью.
Грубая пергаментная бумага жадно впитывает слова и строки.
Мне становится легко и светло, время стремительно бежит, приближаясь к четырем утра – времени, когда чары начинают терять свои силы. Я сворачиваю лист, скрепляю пергаментом и восковой печатью. Я сожгу его в тот день, когда у Триши все наладится. Я…
Треск пламени свечи и я, резко вскинув взгляд, застываю – прямо в огне, обнаженный по пояс, стоит молодой мужчина. Его темно-синие глаза прищурены, мокрые волосы не портят, скорее подчеркивают мужественную красоту лица, на широкой груди шрам, почему-то не заживший, хотя его там быть не должно… И шрама и мужчины…
О, ччччерт!
***
Меня разбудил голос напевающей что-то веселое Триши. Подруга крутилась на кухне, наполняя старый покосившийся дом ароматами кофе и гренок, которые будили по сильнее песни.
Стараясь не стонать, я поднялась и села, сжав адски болевшую голову. Как с перепою. С очень сильного перепою. Когда напилась так, что не помнишь событий вчерашнего дня. Но есть одна проблема – я помнила.
