Золотой варган и вечное пламя
быть может есть солнце
за играми смыслов
свет солнца как крылья
Для поэзии современного китайского поэта Цзиди Мацзя важен образ шамана, обращающегося к духам предков посредством «золотого варгана», мелодией, выкликающей из космоса «животворящий ген» рода. Шаман или жрец-бимо – не только мифологизированный персонаж лирического произведения, но соавтор поэта, проводник слова заклинательного, пророческого, исцеляющего. В стихотворении «Автопортрет» поэт подчёркивает родовое начало, питающее корни личности:
весь я измена
и верность
жизнь я
и смерть
Мир! прими же ответ мой
я – муж – ийского – рода
Язык, «язычок» древнего варгана помогает человеку, «мыслящему тростнику» философа Блеза Паскаля, преодолеть разлад души с природой. Глагол человека и посредника – музыкального инструмента – становится единым, внимая нотам вечности и простирая гармонию.
мир состоит из живых сущностей:
если тебя одолеет тоска мировая
горе земли ощутишь
наверняка знай – то я еще мыслю
«Исповедь варгана»
наследовать бимо!
туда воротиться к высокому духу
где плакать способны от нежности только
«Наследовать бимо»
Цзиди Мацзя, представитель китайского народа и, объединяет в своем творчестве прошлое и будущее своего этноса, являясь его вестником. Буква «и», символизируя в русском языке объединение понятий и пространств, в то же время – ослепительное зияние между миром ушедших и ещё не рождённых, шаткий мостик перехода над пропастью без звуков. «И» – некое свидетельствование об истине: «он точно жил и правда умер».
Российскому читателю практически неизвестна современная китайская поэзия, которая, как и китайская культура, издавна притягивает русского человека. Известно, что А. С. Пушкин живо интересовался Китаем и знакомился с исследованиями о Поднебесной. Поэтом в России, чувствовавшим душу Азии – вопреки культурной среде Серебряного века, ориентированной на «европейскую» традицию – был Велимир Хлебников. Думается, отечественному ценителю поэзии было бы интересно отметить своеобразную перекличку стихов русской классики с поэзией китайского автора.
Сборник Цзиди Мацзя выходит на трёх языках – китайском, русском и английском – что не случайно. Творчество поэта объединяет культурные пространства, не замыкаясь на национальном колорите, напротив – «песней ийца» объединившись во всемирном диалоге с литературой, религиями и знаниями иных времён и народов.
предки до нас сотворили нам тысячи солнц
глядя на золото крыльев стрекоз невесомых
что поднялись над прародиной каждой из рас
Солнце, дарующее жизнь и испепеляющее души – это античный амбивалентный образ, оно же ладья, провожающая в царство мёртвых и встречающая новорождённых, его двойник – пламя в глубине скал.
неважно богач или бедный – любого
готов ты во имя нетленной души
облечь в одеяния вечности
«Разговор ийца с огнём»
Поэт описывает трагическое и столь знакомое нам в России – ещё по лирике Сергея Есенина – разобщение города и деревни, Природы и цивилизации, призывая «вернуться дорогою предков» к истокам.
твой конь
устало топчется
в тени цивилизации
которая вот-вот
совсем его проглотит
«Цыган»
Технократическая современность приносит одиночество и разобщение, захватывает горизонтальные просторы, однако ничего не может поделать с вертикалью – скалами, хранительницами духа. Мелодия зовёт в горы – только они одни служат духу в своей строгости.
то дух свободы
хранитель народа
ийцы в объятьях его
грезят о звёздной пыли
забывают о лязге железном
«Силуэт в скалах»
не будь гор Ляншаня не будь моего народа
меня как поэта и не было бы никогда
«Моё желание»
Кто знает, возможно, по сходной причине русских поэтов всегда так тянуло на роковой для них Кавказ?
Чувствовать всю природу, и живую и условно мёртвую, как единый организм – значит в полной мере сострадать ей. «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить», – этот эпиграф из повести «Старик и море» Э. Хемингуэя взят поэтом для стихотворения «Бойцовый бык».
стоит он вон там
всё стоит и стоит на закате
приоткрывает оставшийся глаз иногда
видит землю-арену былого
и горестным рёвом ревёт
оттого его тело
и шкура иссохли
стали огненным шаром
и бешено там пламенеют
Необходимость ощущать боль мёртвых, живых и не рождённых в едином нерве стиха – вот о чем проговаривается поэт в «Оде боли»:
боль, наконец тебя нашёл
отныне я не замечаю
цветы у ног и боль шипов
боль, для меня ты не случайна
тебя я избираю сам
Перешагнувший через боль физическую и боль от страха, обретает бессмертие. Это не умозрительная метафизика. Стремление к счастью и гармонии – вот идеал для человека. Мы соотносим проблематику строк современного автора с драматическим повествованием в пушкинском «Моцарте и Сальери»:
его возненавидели за то лишь
что в жизни разувериться не смог
и в чёрную годину волю славил
лишь в том винили
что писал навзрыд
и яростными строчками платил
дань родине и своему народу
«Противникам Сальваторе Квазимодо»
Поэзии Цзиди Мацзя, говоря словами Ф. М. Достоевского, в полной мере свойственна всемирная отзывчивость. «За всех расплачусь, за всех расплачусь», – писал советский поэт Владимир Маяковский. Нервные окончания стихов китайского поэта проходят сквозь бумагу, оставаясь в стройных знаках иероглифов, похожих на лес и горы в традиционных картинах китайских мастеров живописи.
