Валентина Гончарова. Времена Алены Асеевой
ВРЕМЯ 1. «МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛ СТРЕМИЛСЯ СТАТЬ БОГОМ».
Времена Алены Асеевой вечны, как этот мир. Слова ее поэзии как бы вновь обретают свой первоначальный, сакральный смысл. Они каким-то невидимым образом укладываются в колесо времени, его звездно-солнечные циклы и уводят нас в свой заколдованно – чарующий хоровод, заставляя думать и удивляться бесконечному разнообразию мировосприятия и миротворчества. Поражает та легкость, с какой автор невинно заглядывает в самую пучину тайны и выдает откровения, подобные этому: «Лишь иногда обычность вдруг вывернется наизнанку и обернется счастьем…» или «…не каждый тронут нерв, но в каждом стонут нейроны памяти». Поэт признается, что когда творит, то преображается внутренне «… мембрана, которая воспринимает…», и тогда она узнает, что «мы одни создаем небо вокруг нас…» и что, подглядывая «сквозь пелену-пелерину», мы способны увидеть, «как оживает мельничное колесо Времени», замечаем то состояние, когда «…за полчаса ты – старик. За день – тебя больше нету. И в каждом падении постиг: ответы за пределами света…»
Когда пишешь о поэте и талантливом слове, невозможно говорить о чем-либо, кроме самой поэзии. Вот и сейчас – лавина поэтических строк, удивительных метафор и наблюдений буквально сметает обычную прозу и спешит, искрясь и захватывая, увлекая за собой… Нам открывается, что проживаем, «оставляя времени серу…», или: „времени пленку сдернули, и мир перемешался с мифом“. Этот мир, „…где воду пьют корабли“, „…опрокидывается вдруг к началу маленькой лодочкой старого причала…“ Этот мир наполнен древними вопросами: « Что с нами делает время, хмель и разливы Грига?» и «Как нам жить?!», когда «Лишь невольники мы Судьбы колеса».
Мир космических метафор Алены Асеевой молод, но от этого не менее проницателен и глубок, он полон новых ритмов, дерзает смело, головокружительно. Духовное, художественное, психологическое внедрение в космос в поэзии не имеет пределов. И Алена Асеева черпает из таинственного источника полной мерой, поражая нас своим невинным наитием, интуицией: «Настоящее – миг, остальное – пучина из грез»…
ВРЕМЯ 2. «ПРИРОСЛА ЛЮБОВЬЮ И ПРОРОСЛА…».
Древнее предание гласит: «Есть четыре книги: природа, Библия, человеческое сердце и звездное небо. Все четыре книги говорят об одном, надо только уметь их прочитать». Строки о любви из сердца поэта полны печали и целомудрия: «Здравствуй, далекий… мы прочли друг друга в мечтах», « … по краю неба прошли мы, не сказав ни слова», «…А сон не кончается, он там обрывается, где я уже не хочу…». Любовь поэта – это мечта: «…проснуться с тобой на руках, с буквами на губах». « Да, я болею тобой. Сухой травой оставайся… Нетронутый оставайся, некаянный. Я с тобой до скончания в небесах и в слезах…» – умоляет поэт в разлуке, в унисон звучат слова: « нет тебя, но колдуешь в тающих нотах скорбью фаготов, в бликах и струнах скрипок, взметнувшихся в поднебесье…». Любовь верит: « Измены не будет меж нами, лисой проскользнувшей. Чисты перед Богом. И, если желали кого-то, то только самих себя…». И следом этот вывод, достойный познавших опыт жизни, но не таких юных, как автор этих строк: «Любовь? Она навсегда – распад, в котором секунду вместе».
От сердца – к беспредельности. Круг замкнулся на ней и в любви: «Я тебе принесу, как жертву, мой сосуд из любви и ветра. Бесконечность – рядом…».
ВРЕМЯ 3. «ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ВЕК, И БОЛЕЕ НЕ ЗВУЧИТ ТАК ГОРДО – ЧЕЛОВЕК».
Не так уж много лет автору, а сердце её обладает сверхчувствительностью, и это – тяжко: « … но дай мне сил все чувствовать не всем сердцем, а его половиной…».
Сила характера и мужество, почти пророчество звучат в словах, обращенных к современникам: « Терпи. Сожми зубы. Терпи. Плохо будет. Потом еще хуже. Никто не нужен никому в мире этом…». Поэт признается, что в минуты отчаянья «… скулила и жаловалась только дождю». Девизом звучат слова: « Жить и не возражать, жить и ждать…». Но не погибли еще колоски человеческого величия, его полузабытого достоинства, права на него в этом мире продаж и цен, и поэт как бы шепотом молвит: «однако хочется верить, что ты – бесценен…»
Цельная натура, она живет и страдает в необъятном пространстве, она его часть: «По берегу дымкой и миррой растаять, а лира потом… Оставьте лишь сердце с крылом и длинное многоточие…».
Отношение к поэту и поэзии такое же серьезное, как к жизни и правде: « Но не хочу быть сладкой: так много боли над вдохновением!». Обращаясь к поэтам серебряного века, их трагическим судьбам, она признается: «стыдно за тепло, кровать, библиотеку», которые есть сейчас у нее, а у них – бездомье, скитание (А. Ахматова, М. Цветаева), гонение и умалчивание (Б. Пастернак) и даже каторга (О. Мандельштам). Русских поэтов 20-го века наша юная современница из 21-го называет «спутниками двадцатого стона, двадцатого селя…», которые «бесхитростными были, жгучими» и «уходили… беспечно, стеклом треснутым, вечным». Как это точно подмечено: истинный талант всегда бесхитростен и беспечен, ему чужды расчет и ложь. О бесчестье, видимо, автор вопрошает, глядя на тщеславие графоманов, пишущих сегодня: «Лучшее собрано в человеке, но почему же этот мир так дешев?». Жизнь, в которой нет места культуре, духовности, поэт сама себе решительно ампутирует: «Все, что было – вырезать, все, что было – забыть! Все глаза, что любила, все, все, все -не любить!». Она тяжело переносит «боль поколений, ненависть предков…». Ее современникам достался «мир в кандалах безобразного ила», «мир из объедков». К счастью, поэт обитает в ином пространстве, он спасается творчеством, где можно бичевать и пророчить, быть истинным и искренним. Это мир отшельников и одиноких смельчаков.
