Григорий Вдовин – корреспондент телеканала «Россия-1», за плечами которого работа в ходе событий в Чечне, длительные командировки в Сирию, частые и долгие поездки на Донбасс, причем задолго до 2022 года. Каждый клочок территории ДНР и ЛНР, подконтрольный не признанным никем на тот момент властям, он исползал и изъездил в сопровождении бойцов корпусов народной милиции республик. Это череда человеческих историй и отношение к месту – городу или поселку – и его жителям через призму личных переживаний и воспоминаний автора. Конечно, разделенных огромной чертой на «до» и «после» начала специальной военной операции.
Тревожные и грозные дни, предшествовавшие признанию республик Россией, когда неизбежность военной составляющей происходящего уже ощущалась и витала в воздухе, вместе со съемочной группой Григорий Вдовин встретил в Донецке. Там же наступило для него и 24 февраля 2022 года.
Из текстов телеграм-канала, который автор вел с самого начала военных событий 2022 года, можно понять и наивность надежд первых дней, и трансформацию их в понимание грандиозности и грозности стоящих перед страной и армией задач. И неизбежность, и сложность победы, в конце концов, в которую мы все верим.
Бесчисленные километры фронтовых дорог и разрушенных и опустевших городов и поселков, пройденные автором, буквально взрываются яркостью, разнообразностью и чудовищностью человеческих трагедий Мариуполя, когда население огромного и густонаселенного города было заперто в пределах городской черты обороняющимся гарнизоном, который полностью подчинили себе нацисты из «Азова». Заминированные дороги и подорванные мосты, полные подвалы потрясенных, ошарашенных, но выживших людей, рассказывавших, через что им пришлось пройти, часто с детьми, – все это не могло оставить равнодушным ни автора, ни читателя, и, безусловно, в контексте этой книги является самым пронзительным впечатлением всей череды событий.
Звонок с работы в абсолютном большинстве случаев означает лишь один и тот же вопрос в разных интерпретациях, но с одним и тем же смыслом: ты где? Звонить могут из разных отделов и кабинетов разных размеров, но суть примерно одинаковая. Если первый вопрос угадан правильно, то следующий уже известен железобетонно: когда ты сможешь быть в Донецке?
При этом ты можешь быть в момент этого разговора с семьей на море, в деревне с ружьем на охоте в сугробе, или второго января колешь щепки, чтобы разжигать мангал, или набираешь воду в баню, или в «Ашане» с полной тележкой расплачиваешься на кассе. Или же это может быть обычный рабочий день, когда я сам, что называется, «в конторе», в соседнем кабинете от звонящего.
Сразу начинаешь думать и считать… Сколько времени потребуется на то, чтобы содержимое тележки пробить на кассе и притащить домой, куда-то девать детей с моря и попасть в Ростов, слить баню и объяснить остальным охотникам, что я срочно уезжаю, или уезжать в разгар рабочего дня прямо с работы, бросая все дела, иногда к неудовольствию текущего выпуска, для которого ты, бывает и так, уже начал писать какой-то текст, на который они рассчитывают.
Семья уже понимает – все движения, которые пошли после этого звонка, остановить невозможно. Фразы «у тебя же отпуск/выходной/больничный» уже давно перестали даже произносить. Я уезжаю, со всеми сложностями, со сложной логистикой, в которой участвуют дети и собаки, для того чтобы завтра – как правило, это нужно именно завтра – оказаться в Донецке.
Да, я испытываю волнение каждый раз. Уж не знаю, сколько раз я там был, но все равно предчувствие и предвкушение такой всегда неожиданной работы вызывает целый водоворот мыслей – как мы будем решать поставленную задачу, что именно мы будем делать, справимся ли? Как туда попасть, в конце концов? Напомню, что в вегетарианские времена коронавируса границы с ДНР были перекрыты.
Но ни разу не было такого, чтобы мы съездили туда, что называется, вхолостую. Мы отрабатывали, отбывали потом положенный срок, возвращались. Зная, что вернешься снова, и вполне возможно, что также в таком же пожарном режиме – да, иногда это было и ночью, когда через час после звонка к твоему подъезду уже приезжала машина с надписью на борту: «Телеканал „Россия”», а еще через два ты уже сидел в самолете и просил у стюардессы томатный сок.
Я до конца не знаю природу происхождения тех импульсов, которые запускали и запускают цепочку команд, приводящую к этим распоряжениям в отношении меня и моих коллег. Но я четко знаю свою роль и функцию в происходящем – в этой идущей уже давно войне огромную роль играет информационная составляющая. Кому-то ее реализация нравится, кому-то нет, но она есть. В наши суровые и безжалостные времена постправды никому не интересен сам факт, которого может и вовсе не быть. Мы сейчас боремся за интерпретации. И в этой войне за умы и сердца – да, в том числе и я выполняю определенную задачу, что не вызывает у меня никаких внутренних противоречий. Солдат идет и копает канаву, если он получает такой приказ. Копаем эту канаву и мы, получив тоже соответствующее распоряжение. То, что делаю лично я, нужно, как и все то, что делает сейчас моя страна. Вклад в происходящее мой и моих коллег, может, и не очень большой (а может, и очень), но его оценками будем заниматься, наверное, не мы и не сейчас. Сейчас просто надо бросить все – тележку с покупками, детей на пляже (в глазах их недоумение), товарищей по охоте в сугробе (тоже с недоумением), коллег по работе, которые не в курсе, что в отношении меня все уже резко изменилось, чтобы ответить в телефон стандартное: «Да, вещи собраны. В Донецке смогу быть завтра».
