Утро. Улицы Лесного оглашаются криками разносчиков. Тут и «цыплята, куры биты», и «огурчики зелены», и «сиги копчены», и «невска лососина», и пр. и пр. Это выкрикивают тенора. Звонкие сопрано поют то «яйца свежие», то «селедки голландские», то «земляника спелая, земляника». На балконе дачи сидят надворный советник Михаил Тихонович Пестиков и его супруга Клавдия Петровна. Пестиков в халате и в туфлях; супруга в блузе. У обоих головы растрепаны, у обоих лица заспаны. Они почему-то дуются друг на друга, молчат и смотрят в разные стороны. На столе самовар и чайный прибор.
– Налей еще… – говорит Пестиков и подвигает к супруге порожний стакан.
– Могли бы, кажется, и сами… Все я да я… – фыркает супруга.
– Но ведь это, так сказать, женские обязанности в семье…
– Молчите. И без вас тошно. Голова болит.
– Должно быть, как-нибудь неловко лежала во время сна.
– Давайте сюда стакан.
Стакан наполнен чаем. Пестиков прихлебывает и курит папиросу, остервенительно затягиваясь ею. Пауза.
– Ужасно надоедают эти разносчики со своими криками… – начинает супруга.
– Да… Я давеча подошел к палисаднику, так мне один до того надоел, что я хотел его отколотить палкой. Пристает к душе – купи у него раков.
– Да и вообще здесь, в Лесном, скука смертная. Знала бы, не поехала сюда на дачу. Не знаешь, что делать, куда идти.
– Да, невесело. И везде тоска. В Озерках жили – тоска и жид одолел, переехали в Лесной – тоска вдвое и вдвое жид одолел. Мне кажется, что третьего года, когда мы жили в Новой Деревне…
– И там тощища, – перебивает супруга. – Гулять некуда ходить. А наконец, эта музыка из «Аркадии» и «Ливадии». Господи, как она мне надолызла! А эти подлые содержанки, которые жили и направо, и налево!
– Я когда-то холостой жил в Лигове – вот там…
– И я девицей жила с тетенькой в Лигове… Не знаешь, куда деться от скуки. Но здесь, в Лесном, – это уж ни на что не похоже! На кладбище лучше жить.
– Ты бы, Клавденька, съездила сегодня к обедне. По конке за шесть копеек до Новосильцевой церкви отлично. Все-таки народ, публика. Сегодня воскресенье.
– Да вы никак с ума сошли! Ведь нужно одеваться, а я вздумать об этом не могу. Эдакая жара, духота…
– Что мы сегодня будем есть за завтраком?
– Все надоело. Не знаю, что и заказывать. Разве мозги жареные…
– Закажи мозги.
– Лень и заказывать-то.
– Ну, я закажу. Ведь здесь только и утешение, что в еде. Да не худо бы яичницу с ветчиной… Только ветчину нужно хорошую. Ты бы сходила сама…
– Благодарю покорно. Ведь это одеваться надо. Я не видела скучнее места, как Лесной. Выйти куда-нибудь – одеться надо. Оденешься – гулять негде.
– Ну, положим, Беклешов сад.
– Нашли место гулянья! По дорожкам лягушки прыгают, сырость от пруда.
– Тени много. Громадные, старинные деревья… Трава хорошая.
– Что мне тень? Что мне трава? Ведь я не мужик, чтоб развалиться в тени на траве. И наконец, весь этот сад – олицетворенная скука.
– Вот с этим я согласен. А что до прогулки, то… Для прогулки, кроме того, Лесной парк есть. Там и тень, там и цветники…
– До Лесного парка-то от нас язык выставишь, бежавши.
– Кто любит гулять…
– Не люблю я без цели гулять. Ну, пойдешь в парк, в Беклешов сад, а дальше что?
– Дальше действительно делать нечего. В Беклешовом саду, впрочем, можно на лодке покататься.
– В эдакую жару-то? Благодарю покорно.
– Хочешь, сегодня вечером устроим прогулку на лодке, когда солнце сядет?
– Это вместе-то с вами? Велика приятность! Да и если бы компания, и то скучно. Нет, здесь вообще скучно, вообще не знаешь, что делать.
– Невесело-то невесело, но ведь надо же пробовать чем-нибудь развлечься. Хочешь сегодня в клуб идти?
– Чтоб смотреть, как кривляются на сцене бездарные актеры? Чтоб наблюдать, как пятидесятилетние актрисы играют молоденьких девушек?
– В театр можно и не ходить… Мы после театра, к танцам.
– Ну его, этот клуб. Тощища… И наконец, все одне и те же рожи: старая накрашенная холера, пляшущая с гимназистами, две разноперые трактирщицы в шляпах треухом. Да еще заплати деньги за вход!
– Ну, так погуляем по улицам.
– Гуляйте уж одни, наслаждайтесь вереницею мамок и нянек с ребятами.
Опять пауза.
– Позови кухарку. Надо завтрак и обед заказывать. Действительно, одно только и развлечение, что поесть хорошенько, – говорит Пестиков.
– Марфа! Иди сюда! – кричит супруга.
В дверях появляется кухарка.
– Так на завтрак мы мозги и яичницу… – начинает Пестиков. – Яичницу ты, Марфа, сделаешь нам с ветчиной, но не из цельных яиц, а сболтай их с молоком. Сболтаешь и обольешь ветчину. Да прибавь зеленцы.
– Задумали вы кушанье, которое одни вы только и будете есть. Не терплю я яичницу с молоком… – перебивает супруга. – Яичница, так уж должна быть из одних яиц.
– Тебе мозги, друг мой, останутся. Ведь завтрак – это такая вещь, что и одного блюда достаточно, если впереди хороший сытный обед.
– А сами, небось, будете два есть – и мозги, и яичницу!
– Не найду я вам, барин, здесь, в Лесном, хорошей ветчины… – заявляет кухарка. – Здесь есть в лавке ветчина, но какая-то ржавая. Да и мозгов навряд теперь найдешь, ведь уж поздно, десять часов. Что было – кухарки раньше расхватали. Мозги, почки, ножки – все это надо с вечера в лавке заказывать.