Все пошло наперекосяк, когда я сделал предложение Габриэле. Мы встречались уже больше трех лет, и я чувствовал, что приличия требуют от меня решиться на следующий шаг в отношениях.
В принципе, нас обоих все устраивало. Каждый жил своей жизнью, мы уважали независимость друг друга, при этом прекрасно проводили все больше и больше времени вместе. Однако я понимал, что такая ситуация не может сохраняться вечно. В первую очередь из-за Джо – сына Габриэлы. У нас с парнем установились дружеские отношения, но он сейчас вступал в тот хрупкий подростковый возраст, когда человек начинает очень болезненно воспринимать сигналы внешнего мира. Мальчишку вполне могли дразнить в школе за то, что его мать в разводе, а он сам мог наслушаться злобных сплетен о том, что это за мамин «друг», который часто бывает у них дома, и как называются такие мамы в приличном обществе.
Кроме того, я часто заходил к Габи на работу в окружную больницу, меня хорошо знали ее коллеги-медсестры и прочий персонал. Я часто ловил на себе укоризненные взгляды лучших подруг Габриэлы. Действительно, выходило некрасиво: столько времени ухаживать за работающей девушкой и даже не не попытаться сделать ее честной женщиной. Хоть сама Габи не обмолвилась мне лично ни словом, я понимал, что ей будет лестно поднять свой статус в глазах других медсестер и соседок по многоквартирному дому, где они жили вместе с Джо.
Так что после некоторых раздумий я отправился к знакомому ювелиру и отнес ему старинные бриллиантовые сережки моей матери. Фактически единственное, что у меня осталось в память о покойной родительнице, умершей, когда я был еще ребенком. Насколько я помню, были еще кольца, браслеты и прочие украшения, но они достались невесткам моих более успешных братьев. Ювелир, мистер Штейн, немного поколдовал с золотом, в результате получилось изящное кольцо с узором из дубовых листьев, одним крупным бриллиантом и несколькими мелкими камушками. Второй камень, вынутый из другой серьги, старый Штайн посоветовал мне сохранить на замену. Честно говоря, я не понял о какой «замене» шла речь: то ли ювелир таким завуалированным образом заранее извинялся за то, что плохо закрепил оправу, то ли намекал на повторную женитьбу, если с этим браком что-то пойдет не так.
Мне и мыслей о предстоящем браке было достаточно, чтобы желудок периодически завязывался в узел. Особенно, когда я представлял себе, что придется покинуть мою крохотную, но уютную холостяцкую квартиру и начать подыскивать жилье для супруги и пасынка-подростка. Тем не менее, уроки отца не прошли даром – долг превыше всего. Так что я погладил свой лучший костюм, повел Габриэлу ужинать в ресторан на Венис-бич, а потом во время прогулки по пляжу по всей форме опустился на одно колено и произнес приличествующие слова. Удивительно, но даже ни разу не запнулся.
Как я и надеялся, Габи не стала ломать комедию и тянуть время, а сразу же надела кольцо, особенно оценив, что оно некоторым образом принадлежало моей матери. Я заметил, что статус невесты придал ей уверенности. Теперь мои визиты в ее квартиру стали практически «официальными». И хотя на работе ей приходилось, естественно, снимать кольцо и убирать его в шкафчик на время смены, все ее товарки и даже врачи стали смотреть на меня определенно более благосклонно, когда я заезжал, чтобы пригласить Габи на ленч.
Я подумывал о том, чтобы рассказать отцу о том, что собираюсь жениться. Но, поразмыслив еще, решил этого не делать. С тех пор как я бросил работу в полиции, чтобы заняться сомнительным с его точки зрения ремеслом частного детектива, отец и братья не желали иметь со мной ничего общего. Девизом Стинов уже три поколения были респектабельность и финансовый успех. А я будто нарочно швырнул эти ценности им в лицо. Вначале бросив юридическую школу, чтобы пойти добровольцем во флот во время войны. А затем уйдя из полиции Лос-Анджелеса, где я вполне успешно двигался по служебной лестнице.
К тому же моему отцу определенно не понравилось бы, что моей избранницей стала мексиканка. А чего у Габриэлы было не отнять – это ее гордый профиль, темные кудри и смуглую кожу. Самым жутким позором нашей собственной семьи был тот факт, что в далеком прошлом, еще до эмиграции в Америку, кто-то из предков-Стинов имел несчастье жениться на азиатке, от чего его потомкам достались в наследство миндалевидные глаза и жесткие черные волосы. Мой дед и отец настолько боялись, что их будут на новой родине принимать за «китаез», что старались держаться как можно дальше от Чайнатауна, женились исключительно на покладистых калифорнийских блондинках и мечтали о том, как достичь настоящего Американского Успеха. Эти же ценности отец с успехом привил и двум своим старшим сыновьям.
Я был первым из семьи, кто после окончания колледжа поступил в юридическую школу Гарварда, но не проучился там и года, когда японцы бомбили Перл-Харбор. Тогда для меня даже не стоял вопрос выбора – не дожидаясь своей очереди призыва, я сам записался добровольцем, чем уже страшно разочаровал отца. Пожалуй, вспоминая то время сейчас, я мог бы сказать, что служба на флоте была моей первой попыткой бегства к свободе от жизненной программы, предначертанной для меня отцом с самого рождения. Так что после демобилизации я не стал возвращаться к учебе, а вместо этого поступил в полицию. Еще несколько лет мне понадобилось для того, чтобы понять, что я вообще не хочу находиться в рамках никакой системы – будь то государство или частная корпорация. Меня вполне устраивало работать на самого себя, выполнять разовые заказы клиентов и тут же забывать о них, едва закончив очередное дело.
