Святые не болтают попусту – это неугодно Святому небу и противоречит достоинству. Святые терпеливы, потому что бесконечны во времени.
Святые спокойны, потому что никакие земные волнения и страсти их более не задевают.
Святые совершенны, могущественны.
Но иногда даже им трудно принять решения.
Мойра, вся в корке засохшей грязи, с дорожками от слез на обеих щеках, переступала с ноги на ногу под неподвижным взглядом пятого деревенского Святого. Она старательно держала взгляд опущенным, но не в пол, а в табличку на его груди. Сверху на полированной поверхности было написано “Святой Томо-кузнец, распорядитель земель”, а снизу одной строкой появлялась его речь, обращенная к грешнице, и буквы там сейчас так быстро мелькали, что будь Святой обычным человеком, он бы, вероятно, орал.
“Как посмела ты тревожить покой мертвых? Нет у тебя ни капли почтения ни к предкам, ни к соседям, ни к Святым?”
“Кто надоумил тебя, скудоумную, раскапывать могильную яму?”
“Как посмела ты касаться костей и трупов?”
Мойра всхлипнула и вытерла грязным рукавом нос. Она и сама не знала, как так вышло.
“Как посмела ты достать из могилы труп усопшего Альдо?”
“Не думаешь о себе, о своей душе, пожалела бы его, бо теперь его посмертие нарушено и никто не знает, что теперь будет с ним, проснется ли он на последний бой и последний суд.”
“Ты прожила бы свою жизнь, и в посмертии вы встретились бы, презрев отчаяние, в жизни вечной, а теперь никто не скажет, будет ли эта встреча, бо ты навлекла проклятье на вас обоих своим неразумным.”
“Навсегда разлучены, и оба прокляты”.
– Но, – икнула Мойра и снова вытерла нос. Если ей и было страшно до того, то сейчас стало еще хуже. – Но … Он меня сам позвал. Альдо. Он позвал меня! Он сказал, что земля давит ему на грудь, что дышать нечем, и снизу костяные руки хватают и держат. Он звал меня, – девушка всхлипнула. – Святенький Томочка, я же ничего не сделала плохого! Он просто меня позвал, и я пошла ему помочь. Он сказал мне, мне сказал, сам сказал, что он живой, что его живого закопали!
“Глупая женщина, бо не понимаешь, что без слова Святых никого в землю не положат, никого не упокоят. Лично я и Святой Ляшко-мельник охотника Альдо смотрели перед похоронами, и все обряды провели. Мертв он был, женщина, мертвее некуда, упокоилась его душа и уснула, чтоб ждать очищения тела, да ты всему помешала.”
“Глупая ты, грешная женщина, бо его спасение отняла и свое, тоже”.
В душе у Мойры все переворачивалось и гудело, и ныло, как растревоженная рана.
– Но он говорил со мной! Он сам пришел ко мне, и помощи просил, как я могла не слушать его?
Святые не испытывают эмоций, их нельзя разжалобить, да Мойра и не пыталась – ей просто было больно и страшно, и ощущение, что она совершила непоправимую ошибку, нависало над ней, словно карающая длань Святого.
“То был не он, а злой дух. Злой дух тебе нашептал в уши, бо честный мертвец не говорит, не приходит к живым. И под научением злого духа ты душу свою запятнала, и посмертие у Альдо-охотника отняла. Горе тебе, женщина неразумная, большое горе.”
Мойра обхватила себя руками, попыталась что-то сказать, но горло сжало слезами, и вместо слов выходил какой-то звериный вой.
“Только что делать теперь с тобой – не понятно, бо согрешила ты так, что мне, убогому, и не определить меры вины твоей.”
Между собой Святые и вовсе не говорят – никогда и никто такого не видал, но как-то между собой они связаны. Святые в одной деревне обычно знают решения друг друга, и все, что происходит, а про соседние поселения – уже меньше. Что и говорить за дальние земли – конечно, Святым видно и слышно дальше, и какие-то отголоски до них долетают вперед обычных вестей, но все равно – не так крепка связь.
“И никому из Святых нашей деревни того не дано.”
Святой Томо-кузнец был самым молодым из святых деревни. Он встал всего-то лет сорок назад, и отец Мойры еще помнил те времена, когда Томо не было в доме старейшин. А Мойрин дед помнил его простым человеком, вот так вот, только не рассказывал ничего и никогда, только скрипел, кряхтел и приговаривал, что было же тогда времечко.
“Должна была ты сразу ко мне прийти, когда злой дух тебя позвал, ко мне или к любому из своих Святых. Но ты пошла на кладбище, и в ночи, как проклятая, раскопала могилу, тело Альдо достала и осквернила своим прикосновением. Идти тебе, женщина, к Святому Престолу, испрашивать Святого суда, молить о прощении и каяться. Бо если будешь ты искренне просить, может, отмолишь свой грех, и Альдо в посмертие счастливое отпустишь с миром.”
– К Святому Престолу? В город? – ужаснулась Мойра. Она дальше ручья никуда не ходила сама, и с отцом дальше окружной ярмарки и не бывала. – Как же я туда пойду?
“Пешком”, – ответил Святой строго. – “Бо как кающаяся грешница должна пешком идти, сбивая ноги в кровь, весь путь от своего порога до Святого престола. Собирайся и иди, и знай, что не ждем мы твоего возвращения без прощения, без покаяния.”
– Но, Святенький Томочка, – у Мойры разом ослабели ноги, и она упала на колени, глядя на бесстрастный посеребренный лик Святого снизу вверх. Дед говорил, они всей деревней тогда, четыре десятка лет назад, собирали деньги на богатое убранство для своего нового Святого. – Я даже дороги не знаю туда!
