(между небом и землёй)
Когда с вашего носа уже слетают очки и вы без них просто не можете, когда вы по забывчивости на эти очки часто садитесь, или же ищите их, когда они у вас на носу, или когда вы становитесь очень обидчивыми, всё это говорит только о том, что вам далеко да восемьдесят с пушистым таким красивеньким хвостиком. Но это и радует, что вы смогли дожить до этого времени! (увы, у многих и это не получилось, дай Бог нам дожить хотя бы до этого возраста). Если по малому счёту, человеку мало что нужно: встретить новый день, увидеть солнце над головой и жить, жить, и жить, до морковкиной заговены. Или прожить ещё один день, или полдня, или минуты, да, хотя бы секунды…. И дай Бог, чтобы у вас были такие дети, чтобы о вас позаботились и не тянули бы деньги с вашей заслуженной пенсии, не выгоняли бы вас из квартиры и не ждали бы вашей смерти.
У Николая Ивановича и Глафиры Петровны были хорошие дети, которые отправили их отдыхать, нет, не в Египет или Тайланд, а просто в хороший дом отдыха под Москвой, где о них очень заботились. В том доме отдыха был и бассейн, и фитнес, но старикам они были уже не нужны, им нужен был только покой. Николай Иванович был тот ещё живчик, он мог ходить на ногах, а Глафира Петровна немножко сдавала, она больше любила кресло-каталку.
В их возрасте уже мало что удивляло, а скорее всего, успокаивало, они жили воспоминаниями о том самом времени, которое называется – молодость! Когда жизнь ещё впереди, а не уже позади, когда будет, как будет, когда всё ещё интересно, а не когда всё уже знаешь, а самое главное, что нигде ничего не болит, когда женщины привлекают и иной раз хочется выпить. (м-да, когда женщины не привлекают, а выпить не хочется, всё это признаки старости).
Стариков больше тянули воспоминания, они перебирали четки из дней, что им были отведены их величество – жизнью!
По воли судьбы они собирались под вечер в холле пансионата, где маэстро играл на рояле старые твисты, от чего их душа просто плясала от радости. Николаю Ивановичу, в жизни, можно сказать, повезло, во всём, кроме тёщи, с которой он так разругался, что та ему перед смертью сказала:
– Если умру, хоронить меня не приходи, иначе я встану из гроба и плюну тебе прямо в морду!
Не хоронить тёщу он так и не смог, а тёща своё слово сдержала, встала из гроба и плюнула! Ох, нехорошо это было, но никуда это не денешь… А так, хороший он был человек, гвардии генерал, Ростов-на-Дону два раза сдавал, но и брал тоже два раза! И Киев он брал, хоть и сдавал, и Харьков, Берлин тоже брал, правда потом, после Победы пол Берлина отдал совершенно без боя, но это было – потом…. Бывало, как встанет перед окопом на бруствере, рукою махнёт, и снаряды вперёд полетят, и танки ринутся в бой…! Но всё это было когда-то.
Николай Иванович в молодости любил одну девушку, на которой мечтал жениться, да так и не женился, о чём жалел до сих пор. А у Глафиры Петровны жизнь тоже вот не сложилась, она когда-то сильно влюбилась, но тоже вот, не судьба, с суженным жить, как-то не получилось. Послушала маму, вышла замуж за председателя сельсовета, так сказать с перспективой карьерного роста, но председателя посадили за растрату имущества.
Эх, много б они отдали за то, чтобы время вспять повернуть, но время вспять повернуть – невозможно! Их душу согревала только надежда, хоть когда-то увидеться, и вместе дожить те дни и минуты с секундами, которые Бог отведёт, ведь надежда – великое дело!
* * *
В этот раз Глафира Петровна с Николаем Ивановичем оказались у рояля, а когда маэстро закончил играть почему-то свадебный марш Мендельсона, предались разным воспоминаниям, и стали друг другу рассказывать, про свою непутёвую молодость.
Тем временем в небе появилась Венера, богиня любви, что своей красотой только лишь подогрела их память.
– Глафира Петровна, я родом сам из Сибири, с Байкала, с деревни, что называется Оймур… – стал было рассказывать Николай Иванович про свою молодость, от чего Глафира Петровна сразу же вздрогнула. – У меня там была такая любовь, да вот не судьба. Мы долго встречались на берегу у омулёвой бочки, в условленном месте в нише под камнем записки друг другу писали, правда, место то было змеиное, я руку всегда под камень боялся совать, так как змей страшно пугаюсь, но письма любимой, однако же, доставал, когда было солнце. Тогда я колечко ей подарил, вроде печатки, что мне досталось от бабушки, там были буквы P.S. До сих пор помню это колечко, эх, найти бы её, я всё бы отдал, что бы вместе дожить! – словно в бою, махнул вдоль жизни рукой старый гвардеец. – Так жизнь бы дожить, чтобы душу мне согревала! Я письма те сохранил, её замуж позвал, но она не ответила… – достал из-за пазухи от времени пожелтевшие листочки Николай Иванович и протянул Глафире Петровне. – А теперь, жизнь уже прожита, теперь между небом и землёю находимся.
Глафира Петровна письма долго рассматривала, а после заплакала, просто навзрыд, она так громко рыдала и плакала, словно молодость хоронила.
