– Хозяин, тут это, суть какая… – не лезет ни шиша.
– Кто не лезет?
– Пианина твоя не лезет.
– Рояль.
– Пущщай рояль, – охотно согласился грузчик, – все равно не лезет.
– ??? И чего с ней делать? То есть с ним? – Расстроился Сушкин.
– С дверью или с проемом?
– С роялем.
– Я б херакнул – и дело с концом! – Грузчик устало поскоблил полировку и с надеждой на понимание посмотрел на хозяина.
– Так занесли ж почти ж. На пятый этаж затащили, осталось-то чуть-чуть, – с просьбой в голосе уговаривал Сушкин.
– Я с разгону занесу, мне что, – грузчик ухмыльнулся и подмигнул скучающим напарникам, – только плохо получится.
– А сколько не лезет-то?
– Сантимов пять.
– Всего пять сантиметров? – Почему-то обрадовался Сушкин.
– А что, мало что ли? – Удивился грузчик. – Мне чего, проем металлический новый, пианина ваша деревянная старая. Либо дверь с косяком выскабливать, либо пианину образмерить.
– Рояль.
– Пущщай рояль, – снова согласился грузчик.
– Это как же ж так, образмерить, – опешил Сушкин.
– Как-как, – со знанием дела объяснял грузчик, – минус пять сантиметров – херак-с и готово!
– Это как же пять? Это с какой же стороны пять? – Разволновался Сушкин.
– А мне по барабану. С какой скажете. Какая сторона менее нужная, ту и чикнем, доплатить только надобно за разгон.
– Это где же у пианино… тьфу! У рояля ненужная сторона, а? – Занервничал Сушкин.
– А я знаю? Я грузчик, а не музыкант. Был бы музыкантом – ответил бы.
– То есть… как ответили бы? Ответили бы, где ненужное? – не унимался Сушкин.
– А чего там, и ответил бы, не со всех же сторон по ней брякать.
– Фу-у, чего-то я приморился, – тяжело вздохнул взопревший от волнения Сушкин и провел рукавом по испарине на лбу. – Что же делать?
– Я же говорю, на балкон выйти – и херакнуть.
– Я музыку люблю. – Не сдавался Сушкин.
– Ну и пожалуйста! Зачем обязательно с роялью? Её любить, к примеру, с гитарой можно или ещё лучше с наушниками – включил себе – и наслаждаешься. И струны целы и пальцы. И усираться не надо.
– Всего пять сантиметров, пять сантиметров, – тихо причитал Сушкин, будто это простое заклинание было в силах помочь в сложившейся ситуации. Он длинными пальцами мерил габариты рояля, сверяя их тем же методом с шириной и высотой дверного проёма и часто вздыхал.
– Пять сантиметров проблемы не решит, – подал голос грузчик. – Даже если здесь пять сантимов почикаем, то потом в квартире, – а она у Вас живопырка ещё та, – эта жлыга, – он похлопал широкой ладонью по крышке инструмента, – метра три-четыре квадратных займет. Ну ладно, минус пять сантимов по ненужному краю…
От словосочетания «ненужный край» Сушкин расстроился еще больше и даже по актёрски закатил глаза.
– Да говорю ж, я музыку люблю, – просящим тоном снова объяснил он.
– Опять та же песня! – Искренне огорчился грузчик, – людям как лучше желаешь, а они артачатся. – С балкона: р-раз – и с чистой совестью хоть гитару, хоть балалайку, а хошь, вообще губную гармошку наяривай или всех вместе одновременно дрючь!
– Ставьте на лифтовой площадке! – Упрямился Сушкин. – По частям занесу!
Целый месяц с лифтовой площадки пятого этажа лилась негромкая мелодичная музыка. И даже соседи Сушкина не были против музыки. Никто грубого слова не сказал, не матюгнул ни разу, даже на полировке никто ничего непотребного не нашкрябал, что значит, культурные люди подобрались. Молодежь заходить начала, к музыке тянуться, …правда, когда рояль уже не так чтобы играл, но это не важно. Что интересно, соседи Сушкина высказывались против увлечения молодежи музыкой в районе ставшего общественным рояля. И лишь дворник тетя Маша ругалась внятно и членораздельно: наставили, мол, тут мёбели, навытаскивали, а выбрасывай дядя Вася!
Вот только аккурат через месяц рояль начал откровенно до неприличия фальшивить, местами отчетливо хрипеть и плотно шмонить застарелым табачком сорта б/у. Набросанные под крышку юркие хабарики делали свое дело. Маленьким, вонючим, несознательным, им было не до музыки. А однажды до того распоясались, что пришлось вызывать пожарную машину. Это обстоятельство чрезвычайно расстроило Сушкина и заметно подкосило на бок общественны й инструмент, отчего тот стал похож на искореженного щедро обжаренного деревянного робота-инвалида, вернувшегося из горячей точки.
