© Евгения Луговая, 2019
ISBN 978-5-4474-9292-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
На шумном вокзале тоскливо:
Куда-то спешат поезда,
А над провожающим стынет
Слепая ко всем звезда.
Мигает табло безучастно,
И всюду звенят голоса.
Они со слезами и лаской
Просят вернуться назад.
Но ты не вернешься, знаю.
Твой поезд уходит в ночь.
Прости, что я не страдаю
И что не смогла помочь.
Под звон тугих колоколов
Легчайший снег на землю падал.
И всем казалось – из веков
Других и древних храм заплакал.
И плач его дрожит в тиши,
Совсем воскресной и сребристой:
Молчи, молись, молись, молчи
И наполняй вокруг все смыслом.
Мы не одни – там что-то есть:
Оно безмолвно и прекрасно.
Несется суздальская песнь
И застывает снежной сказкой.
Искристо, безбрежно, размашисто
Раскинулся царь-океан.
И в смутной туманности кажется,
Что смерть – это сказка, обман,
Что жизнь как вода бесконечна,
Где капля сплетается с каплей,
И миг длится целую вечность,
Твердея в фигурах из камня.
Пряный ирландский ликер
Прожег мне замерзшее горло.
В тиши зеленеющих гор
Все кажется мерным и ровным.
В сырой деревянной церквушке
Так сладко молиться и плакать,
Пить чай из зеленой кружки
И слушать, как дождь закапал.
Из графства в другое графство,
На скалах над северным морем
Принять в душу это богатство —
Ирландские синие зори.
Заснежены ветви ели,
Ледышками станут ресницы.
Горы опять поседели,
И замолчали птицы.
Перезамерзли реки,
Виснут ручьи ледопадом:
Если тебя я встречу,
То не узнаю ада.
Зажглись бенгальские огни
Во мгле сиреневого пляжа,
Мерцают празднично вдали
Гирлянды звезд и яхт плюмажи.
А в полночь небо провожало
Грядущий год и уходящий.
А на другом конце земли
Прялось из снега одеяло
На елках зелено-хрустящих.
Виноградными лозами скрыты
Желто-песчаные стены:
Вьются по древним плитам,
Зная, что время бренно.
Зная, что умер хозяин
И что не вернутся дети.
Последним рассветом медвяным
Окрасились листьев плети,
Что замерло солнце в окнах,
И звезды зарылись в ямы,
А поле тоскливо мокнет
Под мертво-сырыми дождями.
В облаке белой метели
Спит, не смежая глазищи,
Барс ослепительно-белый,
Морозом свирепым дышит.
Охотник крадется ближе,
Метит железной стрелою —
Горячей багровой жижей
Шерсть серебристую тронет.
И вспыхнут обидой озера
Доверчивых синих глаз:
В предсмертной агонии, вора
Проклятьем тигриным поправ.
Я соленый цвет моря выпью,
И раскатятся волны внутри,
Заколышутся мягкой зыбью,
Подгоняя в пути корабли.
Разбушуются штормы мыслей
И эмоций цветистых цунами.
Я тебя стану лучше слышать —
Ты – мятежное моря дыханье.
Волки проснутся рано
В тиши серебристого леса:
В хижине деревянной
Дети заплачут резко.
Сквозь лунные сны и кошмары
Видятся им клыки,
Глаз кровожадных пожары,
Замерзшее устье реки.
Мамины руки согреют,
Потушат назойливый страх,
Но волки все воют и воют,
Все воют в сребристых лесах.
Утонуть бы в английском болоте,
Захлебнуться зеленой жижей,
И на жизни последней ноте
Птичий крик отрешенный услышать.
Он расскажет, что ты не помнишь
Наши ночи в полях туманных,
Светлячков светлокрылых сонмища,
Утром рос первозданных ванны.
И зачем мне дышать, если туго
Воют воды в изорванных легких:
Ты в тени сладострастной луга
С новых губ пьешь невинность горьких.
Фиолетовый куст у могилы
И плющом поросла плита:
Не ходи ко мне больше, милый,
Я устала от долгого сна.
Не кори меня мертвым взглядом,
Пусть я здесь – а ты там, под землей:
В каждой звездочке звездопада
Вижу образ оживший твой.
Я приду, как настанет время,
И пробьют на стене часы.
Но оставь мне печальное бремя —
На могилу нести цветы.
В неверном свете фонарей,
Колеблющемся, нервно-синем,
В плену желтеющих теней
Наш силуэт другим невидим.
Обнявшись, прогоняем сон,
Целуясь – обретаем вечность:
Пусть долго кровь горит огнем
И ночь – чарующая млечность.
Лето в саду шелестело,
Листьями праздно шурша:
Платьем молочно-белым
Она так горда была!
Не знала, что осень наступит —
Померкнут рубины губ,
Любимый все чаще будет
Смотреть не ее подруг.
Все больше ночей одиноких
Гореть будет только свеча.
Но девушка летом далеким
Влюбленно простит жениха.
Под тенью древних кипарисов
Струилась лунная тропа,
А в глубине острейших рифов
Русалка хрупкая жила.
И, плеском моря околдован,
Казалось, вижу в глубине
Ее печальный хвост лиловый
И звезд следы на мягком дне.
Золотиста воскресная тишь,
В деревенской церквушке светло.
В том как дети поют я слышу —
Что-то есть: где-то там, высоко.
Луч весенний ложится на руку,
Чертит счастья изящный узор.
Утонувши в божественных звуках,
Ожидаю небес приговор.
Лесные орехи набрали
В плетеные недра корзины.
А белки ворчливо трещали,
Свисая с деревьев дивных.
