– Я тебе позже скажу, что я думаю, – Ольга, задержавшись у люка в тех отсек, хитренько улыбнулась. – Давай сначала доберемся до нашей каюты.
– Она здесь, ваше сиятельство! Сразу за люком во второй технический! – с готовностью отозвался мичман Ленский. – Прошу сюда.
Пол под нами вздрогнул, тело налилось незначительной тяжестью. Лязгнули замки выдвижных опор. Я услышал нарастающий вой генераторов вихревого поля. Скоро он перешел в негромкий визг – корвет взлетал, быстро набирая высоту.
– Ранее утро, а у нас уже важные гости! Здравия вам, госпожа Ковалевская… – сказал мужчина в синей форме капитан-лейтенанта. Взгляд карих, внимательных глаз от Ольги перенесся ко мне: – …господин Елецкий, добро пожаловать на борт «Ориса»! Столь уважаемых персон доставим в пункт назначения за два часа пятьдесят минут. Уже легли на расчетный курс. Извиняюсь, не смог встретить вас лично – пришло сообщение с базы.
– А вы… – я с интересом разглядывал невысокого, седоватого висками мужчину, приветствовавшего нас.
– А я еще раз извиняюсь, не представился сразу: капитан-лейтенант военно-воздушного флота Лосев. Он же командир корвета «Орис». Он же виконт Лосев Тихон Семенович. Кстати, Александр Петрович, я хорошо знал вашего отца. Он часто заглядывал в нашу эскадру. Вмесите с инженерами Старцева сделал много полезнейших улучшений для наших виман. А вас помню еще мальчишкой, и я очень рад, что вы пошли по стопам Петра Александровича. Прошу, господа, вот ваша каюта, – проводив нас вперед, Лосев указал на дверь с небольшой табличкой с имперским гербом и двумя буквами жирными буквами «ВГ». Нажав на ручку, виконт открыл дверь и сказал: – Прошу, располагайтесь. Моя каюта слева ровно через дверь от вашей. Если в каюте меня нет, ищите в рубке – она прямо по коридору. Кают-компания тоже рядом, левее. Буду рад видеть вас шесть тридцать к завтраку. И… – его карие внимательные глаза остановились на мне. – Александр Петрович, очень бы хотелось пообщаться с вами по этой хитрой системе «Одиссей». Работает она великолепно, но у меня накопилось много вопросов, большей частью продиктованных любопытством и некоторыми наблюдениями. Кстати, благодаря «Одиссею» наша вимана самая быстра в имперском флоте.
– И, полагаю, во всем мире, – не без удовольствия заметил я, пропуская Ольгу в каюту. – Насколько я знаю, «Одиссей» ставили еще на четыре корвета, фрегаты и крейсер. Разве ни один из этих боевых красавцев не сравнялся с вашим «Орисом»?
– А вот так вышло, что мы по-прежнему самый быстрый корвет. Фрегаты и крейсер – пока там идут технические работы, но и не могут они сравниться с нашим «Орисом», – отозвался Лосев, жестом руки отослав мичмана и следовавшего за ним квартирмейстера. – Вы располагайтесь, я не буду мешать. Если угодно, завтрак можем подать позже. Можно прямо в сюда.
– Нет, нас все устраивает, – я мельком глянул на княгиню, та кивнула, оглядывая небольшую каюту с тесноватой кроватью и диваном, стенами, убранными деревянными панелями, местами с незатейливой резьбой. – Насчет системы «Одиссей» обязательно поговорим, – заверил я любезного командира «Ориса». – Смею заверить, для меня это очень важно и интересно.
Хотя я читал отчеты о тестах боевых виман на моем устройстве сквозного согласования, вникал в них и имел понимание, как работает «Одиссей» в реальных условиях, для меня интереснее сухих справок было мнение пилотов и самого Лосева.
Когда мы остались с Ольгой наедине, я бросил рюкзак возле тумбочки, подошел к иллюминатору, отодвинув шторку, поглядывая на проплывавший внизу поселок и изгиб реки, красной от утреннего солнца. Затем повернулся к Ольге и сказал:
– Ну, говори. Что ты такое хотела сказать про Ленскую?
– Не терпится, да? – Ольга Борисовна, открыла дверь, рядом со шкафом – она вела в санузел.
– Оль, ну говори. Ты же знаешь, мне это важно, – не сводя с нее глаз, я сел в кресло.
– Ой, Елецкий, извини, тебе это, конечно, важно! А я, наверное, неосторожно задела твои чувства! Чувства к другой женщине! Ведь я всего лишь какая-то там твоя невеста!
– Оль… – я вскочил и подошел к ней. – Ну, Оль… – обнял ее, стараясь улыбнуться. – Ты же знаешь, тебя я люблю больше всех. Ты же у меня самая добрая, самая заботливая, самая всепонимающая.
– Да, да! В том-то и дело, что я всепонимающая, всепрощающая, и стерпеть я могу все, лишь бы тебе было хорошо. Такой же ты меня хочешь видеть? – княгиня не сопротивлялась моим ласкам и позволяла себя целовать.
– И еще ты бываешь капризной и вредной, – заметил я, завершая нарисованный Ольгой образ.
– И это моя единственная слабость против сотни твоих! – заметила Ольга. – Хорошо. Если так интересно по Ленской, то расслабься – я не открою тебе никаких новых фактов. Так что ты зря начал слишком волноваться и что-то додумывать. Но поделюсь своим пониманием госпожи актрисы. По моему мнению, для Светы все что происходит вокруг – это игра. Продолжение игры в театре, которой она во многом живет. Знаю, что и к учебе в школе она относилась как к игре. Для нее понимание таких вещей как «надо», «важно», были смазаны или вовсе не существовали. Ленской гораздо важнее другие категории. Например, «мне нравится», «хочу». Понимаешь меня?
