Я сидел лицом к салону, как мне всегда нравится, скользя равнодушным взглядом по редким пассажирам. Был конец рабочего дня, но не час пик, и можно было еще насладиться наблюдениями за маленькими человеческими страстями, иногда разгоравшимися в троллейбусах. Низкое желтое солнце уже успело растопить иней на стеклах, сквозь которые ясно виделись грязно-серые окрестности зимнего города. Люди на улице двигались также неспешно, как и мы, и потому можно было разглядеть каждого, хотя в этом не было никакого смысла – все они были похожи своей крайней погруженностью в собственные дела, не замечая ничего вокруг. Лишь один прохожий, бодрый подросток с рюкзаком за спиной, упорно бежал вровень с троллейбусом и бросал в нас снежки, быстро комкая их на ходу из подножной снежной слякоти. Попасть он никак не мог, чем слегка забавлял нас, находившихся внутри. Кроме одного – прямо передо мной стоял худой мужчина в очках и шляпе, в длинном плаще, и угрюмо смотрел в окно на веселого мальчишку. Убаюканные ровным гудением мотора, мы чуть встрепенулись от резкой остановки. Двери с грохотом распахнулись, и нежным колокольчиком раздался девичий голос: «Приготовьте билеты, пожалуйста!». В салон вошла совсем юная девица в желтом жилете, сияя своими розовыми щеками. Полная женщина в белом пуховике, развалившаяся на низком сиденье возле дверей, возмущенно пробасила: «Сколько можно! Уже третий раз проверяете!». Кто-то поддержал женщину укоряющими возгласами, но девица, на миг смутившись, пошла вдоль рядов, заглядывая в мятые клочки бумаги в руках пассажиров. Судя по ее лучезарному виду, она здесь недавно, и сейчас одаривала благодарной улыбкой каждого, предъявившего билет. Вдруг раздался громкий шлепок, и перед лицом угрюмого мужчины в шляпе на стекле медленно расползлась большая лепешка снега. Мальчик все-таки попал точно в цель и теперь безудержно смеялся, показывая пальцем на нас. «Совсем обнаглели», – кто-то хрипло произнес за моей спиной – обернувшись, я только увидел седой затылок старика. Мужчина в шляпе передо мной тяжело вздохнул. Затем, не отрывая своего внимательного взгляда от мальчишки, он вытащил из-за пазухи черный пистолет, открыл со скрипом форточку вбок и выстрелил. Выстрел заглох в уличном шуме, мальчик упал, а мужчина спрятал пистолет под плащом, снова задвинув стекло форточки. Троллейбус продолжил свой путь, и мы наблюдали, как лежащая фигура мальчика на снегу постепенно удалялась от нас. «Теперь до утра будет валяться. Пока дворники не подберут», – раздался хриплый стариковский голос за спиной. «Да, совсем город загадили», – мирно согласилась с ним полная женщина. Мужчина все так же угрюмо глядел сквозь очки в окно. «Ваш билет?», – прозвенел нежный голос над моим ухом, я повернул голову и столкнулся с чистыми зелеными глазами девушки, смотрящей прямо и с улыбкой. Я протянул билет, она пошла дальше, а мы молча сидели, и каждый думал о своем, греясь в последних лучах сегодняшнего солнца.
Величие американского кинематографа бесспорно. Но мало кто знает, что Голливуд такой, какой мы его знаем, был создан людьми, на первый взгляд, не имевшими к нему никакого отношения. И, прежде, чем говорить о засилье американцев в мировом кино, об их огромном влиянии на сознание людей, давайте разберемся, откуда истоки всего этого? Итак, начнем.
1958 год. Умирает Гарри Кон, студия «Коламбия Пикчерс» остается без своего отца-основателя. В это же время в Советском Союзе приходят к решению основать свой бастион в стане врага для того, чтобы подтачивать основы капиталистического общества изнутри. Осиротевшая «Коламбия» как нельзя лучше подходила для этого. В результате упорных поисков в сибирской провинции был найден человек, идеально отвечавший всем требованиям поставленной задачи. Один из сотрудников КГБ увидел его на заседании горкома комсомола, где наш герой своей зажигательной и, в то же время, аргументированной речью заставил весь зал аплодировать стоя. Вдобавок, он довольно сносно изъяснялся на английском. Звали умницу Михаилом Огурцовым. Он немедленно был вызван в Москву, где с ним начали работать гении советской разведки, обучая его своему нелегкому ремеслу.
Лондонский прононс, аристократические манеры, радиодело… По обычаю, советским разведчикам давались псевдонимы с помощью буквального перевода их реальных фамилий на язык врага (типа, Белов – Вайс). Но Кукумбер (огурец по-английски), все-таки, не очень звучное слово для имени английского аристократа, и Огурцова назвали просто – Майкл Конрад, придав ему безупречную легенду англичанина немецкого происхождения. Через три месяца упорных занятий он был отправлен в Лондон для натурализации.
В это же время другой агент, мистер Петерс из Техаса, засыпал своими депешами Лубянку. Дело в том, что в силу своего пожилого возраста ему очень хотелось вернуться в родной Харьков, о чем он и просил шефов. Заслан в США он был в далекие 20-е; пережил Великую депрессию. Свое многомиллионное состояние он сделал на поставках керосина американской авиации во время Второй Мировой Войны, за что получил от советского руководства несколько правительственных наград. Теперь же мистер Петерс хотел одного – умереть на родине. И это его желание оказалось как нельзя кстати. Была организована скоропостижная смерть нефтемагната, а Василий Петренко (он же мистер Петерс) уже через несколько дней отдыхал в неприметном домике на окраине Харькова. Еще через неделю адвокаты мистера Петерса извещают Майкла Конрада о том, что он, будучи троюродным племянником мистера Петерса, является его законным и единственным наследником. Спустя месяц Майкл Конрад, один из самых молодых мультимиллионеров Америки, появляется в Голливуде.
