– Ну что же ты, Ковалев?! Нечего жене ответить? Нечего? Конечно, нечего, если за 10 лет брака от тебя ничего не получила! – жена продолжала накручивать себя, а Ковалев, склонив голову над ужином, привычно не поднимал взгляда.
Разговор этот, точнее, монолог, повторялся в их семье раз в три месяца.
«После того как она с подругами пообщается», – вздохнул Ковалев.
– Да, Ковалев, нечего сказать! Потому что у других жены в золоте, два раза в год – за границу! Уж про шубы молчу! На работе сикушки двадцатилетние – и те в шубах! И заметь – им мужья подарили! А ты что? Скажи – ЧТО-ТЫ-МНЕ-ПО-ДА-РИЛ?! Где моя шуба?! – жены провизжала последние слова, и Ковалев с облегчением подумал – все, кончено, разрядка, погодя можно уже будет переключиться на успехи сына в школе и ужин.
– Я порой сама не знаю – почему с тобой живу все это время, – выдохнула жена. Ковалев оторвался от вермишельных переплетений в тарелке.
Голос Кати был спокойный, и тихий, и такой … грустный. Именно так – голос жены был печален, и Ковалев предугадывал, предвидел в вермишельных гексаграммах, что за всем этим последует плач, а он будет чувствовать себя виноватым. Не только за отсутствие шубы, но и за ранние морщины, и за много других, не менее плохих вещей в жизни жены…
– Послушай, Катенька, я…
– Нет, Ковалев! Нет! – взвизгнула жена и лупанула по столу полотенцем, сорванным с крючка. – Не буду я слушать! Десять лет слушала, ничего не услышала! Ничего, кроме лапши вот этой, – жена махнула рукой, и суп, а потом и тарелка слетели на брюки Ковалева.
В потемневших полосках ткани разлеглись вермишелинки, морковные кружочки и кубики. Жена испуганно и виновато смотрела на Ковалева, ожидая реакции. Такое у них случилось впервые. Бывали и скандалы, и плач, и долгие вымученные беседы, но вот броски посуды вместе с содержимым…
Ковалев сначала не знал, что сделать. Медленно, не торопясь, встал. Тарелка с коленей слетела на кухонный коврик («в икее брали, 1490 рублей» – вспомнил Ковалев). Кружочки, кубики и гексаграммы из вермишелин разлеглись на ворсе ковра.
– Ты, Катя, охренела, – прочеканил Ковалев. – Больше… слов… нет.
Жена и сама, видимо, понимала, что перешла некую грань, после которой – тьма и неизвестность. Одними глазами, так и не двигаясь с места, она следила за движениями мужа. Ковалев повернулся и пошел к шкафу в комнате, по пути снимая рубашку.
Через пару минут Ковалев переоделся. Жена сидела у кухонного стола с пустыми глазами. Кося на нее взглядом, Ковалев обулся, открыл дверь и вышел в подъезд.
На улице он не разбирал пути. Катя, Катенька, его девочка, которую он десять лет назад встретил в кафе «Веселый Борджиа», превратилась… В кого же?
– В грымзу! – Ковалев вложил в свой рык все, что хотел высказать «виновнице торжества». Встречная парочка шарахнулась. Парень глянул исподлобья, а девушка что-то пробормотала.
Ковалев проводил парочку взглядом. «Конечно, сейчас липнет. А годик пройдет и начнется – куда пошел, где был, зачем, почему. И самое противное – вечное «сделай то, сделай так, помоги сыну с уроками, где шуба, ты совсем неромантичный, как же это…»
Перебирая упреки, Ковалев оказался под вывеской «Суши-бар «Дракон». Вспомнил, что не ужинал. Неплохо бы и выпить заодно.
В глубине зала, слева от входа, громко хохотали две женщины. «Над мужьями ржут, сучки», – вздрогнул Ковалев. За стойкой девушка с красной лентой в черных крашеных волосах пялилась в телевизор, подвешенный в высоте.
«Чертов брак – начинаешь понимать, кто крашен, давно ли и где вообще это происходило», подумал Ковалев, а вслух спросил:
– Водка есть?
– Есть. Хортица, Акдов, Ханская… – затараторила девушка, не отрываясь от телека над головой. Голос звучал устало и тускло, как и корни не прокрашенных волос.
– Самую простую. Сто… Нет… Двести, – сказал Ковалев. – Суши еще… Калифорния, что ли? Сок. Томатный.
– Напитки сразу?
Ковалев, в тон ее усталому голосу, так же устало кивнул – одними глазами. Давай, давай уже все. И сразу. И водку – в первую очередь, видишь же…
Напитки пошли легко. В тело ударила свинцовая волна, голова зашумела. Звуки из телевизора приятно струились по бару. И чего он раньше сюда не заходил?
Понятное дело – почему. Еще и спрашивает. Дома он сидел, Катеньку слушал, вот и не заходил.
Соседки по бару развязно начали требовать караоке. Девушка из-за стойки поморщилась, ответила, что караоке нет, а потом вновь уставилась в жидкокристаллическую панель.
– Девушки, а давайте… споем, – внезапно для себя предложил захмелевший Ковалев. – Просто так споем. Без всяких там караоке.
Дамы переглянулись, хихикнули. Одна, постарше, с карими, чуть мутными глазками гортанно произнесла:
– А присаживайтесь лучше к нам. Поближе познакомимся!
Ковалев опешил сперва, потом подумал, что, видно, за десять лет в браке на рынке знакомств произошли перемены, и так оно, похоже, и нужно. К тому же – дама приглашает, чего же отказываться.
– Тебя как зовут? – спросила женщина с карими глазами.
На вид ей было лет сорок. Пальцы с бледными ногтями сжимали ножку бокала с красным вином. Направление взгляда чуть плыло, но все же включало в себя фигуру Ковалева.
