Разные люди жили в селах и деревнях Матушки – Сибири. Да и судьбы у них были разные. Жизни свои проживали – всяк, как мог. Может, как ума хватало, а может, как на роду написано было. О некоторых и сказать было нечего, жил вроде человек, а вспомнить-то и нечего… Но были такие!… О них до сих пор по Сибири легенды да сказы ходят.
***
Стояло туманное прохладное утро. По дороге тянулся небольшой обоз. На передних козлах, зябко кутаясь в зипун, сидел атаман Власка. На дрогах, прижавшись друг к другу и укрывшись попоной, спали мужики. Власке не спалось. Лошади шли мирным шагом, «козья ножка» тлела в уголках рта, а мысли, как надоедливые пчёлы, роились в голове, не давая покоя. Что-то тревожно было на душе у атамана. Вроде всё прошло удачно, и мужики целы, и удача справная, а в душе – смута, и какая-то неведомая ему прежде тоска, нет-нет да и захлестнёт душу. А может это грехи смертные да загубленные души преследуют его. Так ведь знал, на что шёл. И всё же рука всё реже и реже поднималась, чтобы перекрестить лоб. Знать, тянут грехи. Ох, как тянут…
Туман стал опускаться. Первые лучи солнца пробивались сквозь верхушки деревьев и освещали берёзки в золотом наряде, что стояли по обочинам дороги. В лучах солнца листва заиграла чистым золотом… Да, повидал он на своём веку этого золота. За последние годы, что промышлял разбоем, столько его перевидал, что и не счесть. Да только радости-то и нет…
Помнит Власка, как поначалу не было в нём этой злости и ярости. Напускал свирепый вид да распалял себя, чтобы, не дай бог, мужики какой слабинки в атамане не приметили. А потом всё пошло как по маслу и покатилось, и поехало. Никого не щадили: ни женщин, ни детей, ни стариков. Кончали на месте, чтобы концы в воду. Вдруг в памяти всплыла не такая уж давняя история, да в таких подробностях, будто вчера всё было…
По тракту проезжала карета. Степан с Павлом, выскочив из засады, схватили лошадей под уздцы, Антип топориком раскроил голову вознице. Из кареты мужики выволокли девушку и хорошо одетого барина. Тот что-то хотел сказать, но его оглушили прикладом по голове, вмиг раздели и в исподнем оттащили в овраг. Потом раздался выстрел, мужики вернулись быстро… Испуганная барышня, совсем ещё молодая, дрожала как осиновый лист. Двое парней, Григорий да Михайла, смотрели на неё, разинув рты. И впрямь, барышня та пригожая была.
– Ну, что уставились?!– Степан грубо дернул девушку за руку, стал снимать с неё кольца.
Девушка не сопротивлялась, губы её дрожали, а по щекам текли слёзы. Большие глаза, полные слёз, с мольбой смотрели на этих невесть откуда взявшихся лохматых мужиков. Чего в них было больше – страха или мольбы о пощаде, сказать трудно. Но грубые мужские руки резко дернули серёжки, порвав мочки, и те вместе с каплями крови оказались на грязной ладони разбойника.
– Не надо, пожалуйста, не надо!– шептала девушка.
Но её никто не слушал. Сняли драгоценности, одежду. Девушка зарыдала в голос. Антип взял её за волосы и вопросительно посмотрел на Власку.
–Кончай! – сказал атаман.
И резкий взмах ножа пересёк горло девушки. Брызнула кровь. Антип брезгливо отбросил тело девушки в сугроб. Потом распрягли лошадей, перегрузили скарб на дроги.
–Приберите, – сказал атаман, указывая на тело девушки и повозку.
Несколько человек быстро уложили тело в сани и спихнули их в овраг…
А потом послышался звон бубенцов, мужики по команде схоронились в сугробах по обочинам дороги. Увидев жандармов, сопровождавших карету, он дал знак – замереть, и карета проехала мимо…
–Да, дожил, – зло пробормотал Власка – Покойнички являться стали.
Потом, досадуя на самого себя, нехотя, с натугой перекрестил лоб…
***
Не спится Катерине… Проснулась среди ночи и лежит… Кровать – то большая, перина пуховая, одеяло тёплое, а холодно одной в постели… Всё реже стал появляться дома Власка, всё реже стал миловать свою Катюшу. Конечно, понимала Катерина, что муж ради неё да детей пошёл на это. Да только тревожно и тяжело на душе…
Да… Власка, когда-то ласковый да заботливый, стал совсем другим. Он по-прежнему красив, разве что седина ранняя по кудрям серебрится. Конечно, возмужал, стал серьёзнее и суровее. Ясное дело – от такой-то жизни…
Затяжелели веки Катерины,… и видит она себя молодой. Идёт она с подругами к околице, где гармонь заливается. Парни шутками встречают девчат, а глазами всё Катюшу провожают. Да ещё вдогонку припевки разные поют:
–Катерина, как картина…
– Хороша да хороша, да коли бы наша-…
Да, хороша девушка да и рода старинного казачьего. Красавица, умница и работница справная.
Уж не раз и сваты наведывались, но только смеялась Катюша. А родители не неволили любимую дочь свою. Ведь только семнадцать минуло. Да и братья стеной стояли:
– Не неволь Катю, батя!
–Вона мать расхворалась, так весь дом на ней держится.
–Успеет ещё…
А дом-то не маленький, и хозяйство тоже. Но по хозяйству отец с братьями управляются, а Катя все больше по дому. Да, редко ходила она на гулянье. Тогда уговорили её подружки, а тятенька платок красивый из города в подарок привёз. И шла в тот вечер Катюша по деревне, как королева со свитою.
