Глава 1 Привет из прошлого
– Вот, товарищи, Воробьев… – Циммерман ткнул в мою сторону прокуренным пальцем.
Так, что за дела?
Мужики в кожанках, ему – товарищи, а я?
Почему Семен Самуилович на этот раз перед моей фамилией общепринятое в молодой советской России для классово близких людей обращение на вставил?
Что, я, уже ему – не товарищ?
Дистанцируется старый хрен от меня?
Ещё и бледный он в сей момент как полотно… Вон, даже руки у завотделом трясутся.
– Проходите, Воробьев…
Опять же пальцем, один из незнакомцев мне указал на стул.
Что они тут пальцами-то растыкались…
Указующий перст, жест – неприятный. Не способствующий установлению близких и доверительных отношений. Кто указывает, как бы, вольно или невольно, выше себя ставит, того, кому пальцем тыкнуто.
Прошел, сел. Куда мне деваться…
Заведующий отделом, параллельно со всем этим, на голубиных лапках в угол спятился, на стуле притулился и глаза в пол упёр. Как и нет тут его. Ветошью, козлина, прикинулся.
– Почему факты из биографии утаиваешь? – это мне уже второй, не тот, кто пальцем на стул указывал. Говорит хрипло, с горлом у него, наверное, что-то.
Семен Самуилович на своем лице всю мировую скорбь многострадального народа изобразил. Вот де, не зная, на своей чахоточной груди змею пригрел…
– Какие факты? – уточняю на всякий случай. Понял я уже, за что меня сюда притянули. Имеется, так сказать, несмываемое пятно в глазах советской власти на моей биографии.
Тот и другой, что в кожаных куртках, брови синхронно сдвинули.
– А, кто у нас царя Николашку от справедливого возмездия спас?
Завотделом при этих словах на стуле даже качнуло. Для него такое новостью было. Не введен он был в курс дела, зачем товарищам из комиссии, наделенной чрезвычайными полномочиями, популярнейший автор санпросветовских стихов потребовался. Сказали немедленно представить и всё.
Мля…
Вот и аукнулось мне…
Николашку… Тьфу! Николая Александровича спас.
Пусть я и ля-куртинец, и на каторге в Африке был, а тут – такое… Данное деяние всё перечеркивало.
Сижу, молчу, сказать мне нечего.
Было такое, отпираться не буду.
Вина моя перед нынешней властью – большая. Даже – огромная.
А, как меня наказать за это могут? Соразмерно провинности? Что мне грозит? Высшая мера социальной защиты?
Так, опять я по-старому мыслю… Не привык ещё нынешним реалиям.
Тут, в новой России, сейчас многое не как до революции. Высшая мера социальной защиты предполагает не наказание преступника, а защиту от него социума. Вот и могут решить, что надо от меня избавиться за прошлое прегрешение и возможные будущие. Чтобы больше от меня вреда не последовало.
Эта мера, как и другие, – временная. При коммунизме, что сейчас строится, преступлений не будет. Не от кого будет и защищаться.
Ну, что же, Иван Иванович, хуже уже не станет. Лучше – может.
Я нырнул в плын…
Не прошло и половины минуты, как в комнате на полу лежало три тела. Нет, греха на душу я не взял, завотделом и двое в кожанках дышали, сердца их бились. Отсутствовало только сознание. Если сказать по-простому – вырубил я их.
В свой кабинет возвращаться мне нельзя, по коридорам наркомздрава шарашиться – тоже. Поживится кто-то моим пайком…
Кабинет Циммермана находится на первом этаже, окна выходят во двор. Через одно из них я здание и покину.
Своё рабочее место я как был оставил, в карманах имелось немного денег, папиросы и спички. Вот и всё богатство. Маловато будет для жизни в бегах.
Я огляделся по сторонам. На удивление, был я сейчас совершенно спокоен.
Сейф. Даже и не закрыт. Ещё и ключ из дверки его торчит. Может там что нужное мне имеется?
Семь бед – один ответ.
Циммерман оказался не бедным – на полке сейфа лежали две пачки совзнаков. Причем не мелких номиналов. Откуда столько у завотделом? Просто Корейко он какой-то…
Берем? Берем, что тут думать-то. Деньги всегда пригодятся.
Бутылка водки? Оставлю на месте. Пусть Циммерман стресс снимет когда очухается.
Товарищи в кожанках сделали меня богаче на два револьвера и горсть патронов к ним. Последние надо потом только от табачного сора почистить. Денег у чекистов с собой было немного, но не оставлять же их.
Изъял я у одного из товарищей с чрезвычайными полномочиями ещё и серебряные часы. Они явно не его были. Часы – наградные, за отличную стрельбу. Получены старшим унтер офицером Иваном Стройковым в 1897 году. Сам нынешний обладатель часов в данном году ещё пешком под стол ходил и заслужить их не мог.
Мне эти часы сейчас нужнее. Свои-то у меня на столе в кабинете остались. Причем, гораздо лучше этих – швейцарские от торгового дома Георга Фавра Жако. Да, мои тоже не вершина часового искусства, но – лучше.
Я подошел к окну. Во дворе наркомздрава было пусто. Ну, хоть в чем-то повезло…
По улице я шел неспешно, папиросочкой попыхивал. Гуляю я просто, ничего меня не тревожит.
Как из столицы выбираться? Где-то через пол часа Циммерман и мужики в себя придут. Раньше тревога подняться не должна – дверь в кабинет завотделом я изнутри на ключ запер, а сам он у меня в кармане.
Кстати, надо его выбросить.
Сказано – сделано. Ключ полетел в траву под дерево.
Небольшой запас времени у меня имеется, но он не велик. Поезда отпадают, первопрестольную я покину пешим ходом.
