В коридоре кондитерской «Лакомка» скрипнула дверь – старая деревянная, ничем не отличающаяся от точно таких же других.
Впрочем, если присмотреться, кое-какое отличие всё же имелось – необычная замочная скважина с чеканной накладкой, украшенной узорчатыми завитушками, слегка поблёскивавшими в полу тьме.
Дверь скрипнула ещё раз, теперь уже громче, и тревожный звук этот эхом отозвался в пустом помещении.
Глубокая ночь, столики в кондитерской сдвинуты в угол, на полу толстый слой ила и множество других следов потопа. На прилавке чудом уцелел серебряный поднос с крошками. В воздухе по-прежнему ощущается аромат ванильного крема, изюма и кекса с цукатами. Входная дверь в кондитерскую приоткрыта, на улице ни души.
Мутный поток несёт из центра города вниз, к порту, обломки и разный мусор.
Город погружён во тьму: не горят уличные фонари, нет света в окнах домов, не светится и лампадка, которую отец Феникс всегда зажигает на колокольне.
И маяк Леонардо Минаксо на высоком мысе этой ночью тоже тонет во мраке. При мерцающем свете звёзд лишь иногда серебрится волнистое море.
Килморская бухта полностью погружена во тьму. И в ночной тишине особенно громко прозвучали удары в дверь кондитерской.
Сначала один.
Потом второй.
После третьего удара старая дверь распахнулась, впустив целый рой мошкары, жаркий, влажный и удушливый воздух.
И в проёме двери появились двое ребят. Они едва держались на ногах от усталости и, переступив порог, прислонились к стене, чтобы не упасть.
Один из них захлопнул дверь ногой, и оба стали отмахиваться от насекомых.
На голове одного из ребят смешной, похожий на кокосовый орех железный шлем со вмятиной на боку, на мальчике жёлтые шаровары, с крупными пряжками на голенях, какие носили зуавы. Грязные, босые ноги покрыты царапинами и укусами.
– Они съели меня заживо! – воскликнул другой мальчик и принялся судорожно чесать шею и красные зудящие руки. Он в лохмотьях: рваная рубашка, такие же, как у первого мальчика, штаны и изношенные кожаные сандалии. – Самая мерзкая мошкара, какая только может быть!
– И не говори! – кивнул его друг в смятом шлеме.
Ребята вышли на улицу и, убедившись, что поблизости никого нет, направились к морю.
– Хватит! – заявил мальчик в лохмотьях и побежал, на ходу срывая с себя рваную одежду и обнажая светлокожее тело, покрытое красными волдыриками.
Перепрыгнув через невысокое ограждение прибрежной дороги, он помчался по холодному песку, обогнул валявшиеся там кресло и скамейку и с разбегу бросился в воду.
Другой мальчик двигался не спеша: он снял помятый шлем, взъерошил рыжие, мокрые от пота волосы и не торопясь ступил в воду.
– Ну как, лучше? – спросил он, когда друг вернулся на берег.
– Мне казалось, крыша поедет!
– В джунглях все насекомые такие.
– Да, но… – Мальчик с волдырями на коже со злостью взглянул на низкое здание кондитерской. – Никак не думал, что они такие голодные! Смотри, сколько укусов!
Рыжеволосый мальчик зевнул, потёр глаза и подождал, пока его друг попрыгает на одной ноге, вытряхивая воду из ушей.
– Ну что, можем идти? – спросил он. – Умираю, так хочу спать.
Его приятель кивнул и, подобрав свои лохмотья, оделся. Мальчики поднялись на дорогу и молча вернулись к кондитерской.
И тут вдруг услышали, как там что-то громко щёлкнуло.
– Слышал? – спросил рыжеволосый мальчик, останавливаясь.
Прокричала чайка. Прошелестел прибой. И больше ничего.
Рыжеволосый мальчик жестом дал понять приятелю, чтобы тот подождал, и заглянул в вит рину.