Терпеть не могу родственные посиделки. Хотелось бросить к чертям сумку назад в шкаф, а телефон утопить, чтобы потом отмахаться банальным «забыла». Только за утро тётя Соня позвонила два раза и предупредила, чтобы я не шпыняла ее Колечку, у него сейчас тяжелый период, он разводится с Лилечкой. Б-р-р-р, а ведь мне выслушивать их еще несколько дней.
Единственный, кого я хотела видеть, это дед, но он в последнее время не разговорчив и словно отгорожен от всего мира. Тетка говорит, что у него начинается старческое слабоумие, а попросту маразм, а я так думаю, он просто разочаровался во всех нас, своих потомках.
Мои родители погибли, когда мне было шесть лет, и воспитывали меня дед и бабушка. Мое детство и юность, не смотря на смерть родителей, были самыми прекрасными воспоминаниями в жизни. Но потом вернулась после замужества тетка и стала изводить всех, кто жил в большом деревянном доме, похожем скорее на дворец, чем на дом. И постепенно выжила меня сначала из него, а потом и из жизни родственников, везде всовывая своего Коленьку. Коленька, надо сказать, человеком был никчёмным, и даже пропащим: пил беспробудно, не работал и продавал все, что было не приколочено к полу. Вот такая она, моя ближняя родня по папе. Мама была сирота, и другую свою родню я не знала.
Вся в расстройстве чувств дотелепалась до станции и села на маршрутку. Снег с утра валил безостановочно, как бы не застрять потом в деревенской глуши на все праздники. Вытерпеть Колечку и тетю Соню я смогу только если буду сидеть в своей комнате. Не помню, есть ли там интернет, а то вообще волком завою. Посмотрела на сумку, из которой торчал краешек моего походного ноута. Я училась и подрабатывала на фрилансе. Заработок, конечно, копеечный, но мне на пироженку с чаем хватало. Тем более, что деньгами на серьезные вещи меня снабжал личный счет, на котором лежали все сбережения моих родителей. Когда они погибли, бабуля сразу собрала все что можно, продала и положила на мое имя.
– Это тебе на учебу, лапочка, – сказала она мне, отдавая документы, перед своей кончиной, – спрячь, чтобы никто не видел где, и никому не отдавай. Как станет тебе восемнадцать, так и будешь сама себе хозяйкой.
Я помню, как тетя Соня возмущалась, что мои родители оставили меня голой, теперь содержи эту сироту. Но слово я бабушке дала и сдержала, и была очень рада, когда пошла в банк в восемнадцать лет и оказалась наследницей небольшого состояния. За десять лет оно немало подросло. Мои родители были не бедными.
За окном малолитражного автобуса кружила метель. Мелькали рекламные столбы и указатели. Автобус словно крался сквозь вьюгу, стараясь не слететь с дороги. Но, видимо, в какой-то момент удача покинула нас, и автобус со всего маха врезался в сугроб. Я больно ударилась о переднюю спинку лбом и прикусила язык, отчего во рту сразу появилась кровь. Рядом заплакал ребёнок, и в автобусе поднялся гвалт.
– Граждане, не паникуем, – крикнул в салон водитель, – впереди дороги нет, сейчас пройдем в придорожное кафе и подождем, пока приедут МЧС.
Выходить из автобуса не хотелось, но я потянулась вслед за другими пассажирами, ругаясь на себя всеми словами. Вот какого, спрашивается, поперлась в эту глушь. Деда могла бы и потом проведать. Лишь слова тетки, что ему недолго осталось, подтолкнули меня выехать в такую непогоду в деревенскую глушь. Никогда не понимала стариков, ведь не бедные, могли бы в городе жить, поближе к больницам, которые пожилым нужны почти каждый месяц. Что бабуля ни в какую не хотела уезжать из своего дома, что дед сейчас упирался и не желал перебраться ко мне. Тетка бы рада сбагрить родителя на мои плечи, да сам родитель уперся и ни в какую.
– Тут моя Грушенька похоронена, тут и я буду лежать, – категорично сказал дед в последний мой приезд. – Ты, Ирис, потом все поймешь, – дед странно посмотрел на меня строгим взглядом, – Ты живешь там, где твое сердце.
Не помню, чтобы на этом промежутке пути было какое-то кафе. Хотя их сейчас быстро строят, может, за год и воздвигли. Люди вереницей шли в гостеприимно сверкающий огнями домик.
Большая веранда, занесенная снегом, двери стеклянные, в которых видны пустые столики, и высокая барная стойка. Кругом еловые ветки с разноцветными украшениями.
Люди топали ногами, стряхивая снег, и очищали друг друга вениками, что стояли тут же около дверей.
Внутри было тепло. Снег, который припорошил одежду, тут же растаял и превратился в прозрачные капельки, которые при каждом шаге стряхивались на пол. Я огляделась. Тут было пусто, что странно, при такой метели людей должно быть побольше. За стойкой стоял мужчина. Бородатый, с пышными усами, в которых спрятались рыжие искорки с хитрыми, как у проходимцев, глазами. Мне он сразу не понравился. Но делать нечего, скорее всего это хозяин заведения или обслуживающий персонал. К нему уже подходили попутчики. Он всем вежливо отвечал и с быстротой молнии наливал напитки.
– Через несколько минут будут готовы булочки и пирожки, так что подождите.
– Мил человек, – обратилась к бородатому одна старушка.
– Меня Марк зовут, – с доброй улыбкой сказал бариста.
