– Ну, а чем ты думала раньше? Куда смотрела?
Правда, так все стали говорить только сейчас, когда Нина заикнулась о разводе с Виктором. Раньше – ни разу.
До этого говорили, естественно, совсем другое.
Например:
– Подумаешь, выпил мужик, с кем не бывает.
– Это потому что неженатый, они без женской руки меры не знают…
– А ты ребеночка роди, чего тянешь? Чтобы он ответственность свою почувствовал, остепенился…
Как выяснилось, не почувствовал и не остепенился, и теперь Нина собиралась уйти от мужа, забрав дочку.
Если бы было куда уйти!
Хор тех, кто раньше уверял ее в необходимости создать семью с Виктором, изменил репертуар: сейчас все принялись всячески отнекиваться и убеждать, что никак не подталкивали Нину к браку с этим мужчиной.
– Сама выбрала такого, терпи теперь. Надо было раньше думать!
– Надо было думать, от кого рожаешь! Все проблемы у ребенка со здоровьем – они от этого…
– Вот возьми и заставь мужа бросить. Что сразу уходить? Пропадет без тебя!
Нине хотелось ответить, что, может, и пусть пропадает? Обиды, нанесенные мужем, еще кровоточили – морально и физически.
Виктор поднимал на нее руку уже не в первый раз и даже не в десятый. Но сегодня он сам себя превзошел: ударил их общую дочь, Маринку, когда та ревела, испугавшись выходок пьяного отца.
Вот за дочь почему-то душа болела куда сильнее. Нина сразу же поняла, что больше терпеть не станет. Не простит. Ни за что и никогда!
Маринкину ссадину Нина обработала, долго обнимала свою девочку, осушая ласковым голосом слезы, рожденные детским страхом и обидой, дольше обычного укладывала спать, дважды прочитав вслух ее любимую книжку.
Потом, выключив свет и подоткнув одеяло, тихонько вышла из комнаты, встала в коридоре.
Из другой доносился пьяный храп Виктора. Жуткий, хрипящий и булькающий звук, от которого хотелось заткнуть уши и убежать подальше. Сегодня этот храп казался особенно омерзительным.
Нина прошла на кухню, где в раковине стояла немытая посуда, а на полу блестели осколки тарелки, и принялась аккуратно сметать их в совок. На вытертом линолеуме темнели полосы от ошметков капусты.
Виктора не устроил суп. И, как справедливо подозревала Нина, любое другое блюдо, хоть бы и приготовленное самим Джейми Оливером, тоже бы не устроило его становившийся привередливым от алкоголя вкус.
Уходить! Но куда? И почему она должна уйти, а не он? Квартира-то ее…
Или не ее?
Когда Нина вышла замуж, родители скинулись им на жилье – Викторовы дали пятнадцать процентов, Нинины – семьдесят. Оставшиеся деньги были заняты по знакомым Нины. Но впоследствии квартира была переписана на мужа, чтобы он наконец-то почувствовал себя “хозяином” и бросил пить.
Не бросил.
Лучше бы она его к бабке-знахарке отвела, да хоть к десяти – дешевле бы вышло.
Конечно, можно было подать в суд, но до суда надо где-то жить, а муж придет в ярость… И за дочку страшно, отыграется ведь на ребенке.
Мама с папой не пустят. То есть, конечно, можно попробовать, но Нину приводила в ужас одна только мысль о нотациях от мамы, презрительных взглядах отца и самодовольных – брата. Он-то умница, родительская гордость, а она, Нина…
Как Золушка в собственной семье, она пыталась заслужить любовь с детства, но ей это не удавалось. Родители, сошедшиеся не столько по любви, сколько по случайному стечению обстоятельств, и больше занятые выживанием, чем дочерью, никогда не были ей довольны. Пятерка – ну а как еще должно быть? Убралась дома? Ну ясное дело, ты же девочка, тебе так и положено. Ужин приготовила? Ой, а провозилась-то и вон, на плите после готовки присох кусочек картошки – что, трудно убрать было?
К подругам?
А где они, подруги? Сашка бы пустила, но она уехала далеко, на родину своего благоверного. Регинка сама едва концы с концами сводит, всем семейством на съемной ютятся, а еще она когда-то Нине выговаривала, что та дала переоформить квартиру на мужа.
А к остальным тем более не попросишься, все равно что к незнакомым лезть…
В общем, никуда не денешься.
Нина, доделав обед на завтра, потому что готовка была прервана пьяным скандалом, привычно прибралась в кухне и проверила содержимое полок буфета и холодильника. Эти заботы словно оттягивали момент, когда нужно будет уходить из квартиры, где она создавала уют своими силами и скромными средствами, которые удавалось заработать, трудясь администратором в местном учебном центре по обучению детей английскому. Виктор на хозяйство выделял крохи, которых на коммуналку еле хватало.
И при этом не стеснялся называть себя кормильцем.
Так, чай еще есть, макароны тоже. Любимое дочкино печенье… осталось две штучки. Молока надо взять…
Нина бросила взгляд на часы: продуктовый у дома еще не закрылся, хоть и час поздний. Надо бы сходить, хоть голову проветрить.
Нина взяла кошелек, машинально провела по тусклым, растрепанным волосам расческой, сунула ноги в стоптанные кроссовки, уже один раз подклеенные, и вышла из дома.
Как оказалось, очень вовремя вышла…
Бродя между стеллажей с продуктами с металлической корзинкой в руке, Нина почувствовала себя немного лучше. Можно было представить, что все уже позади, что Виктор ушел от них, а она с Маринкой спокойно живет здесь, и никто больше не доводит их пьяными скандалами, не тащит из дома деньги и вещи, не загаживает ванную и собственную одежду…
