Глава 1
— Она точно не проснётся? — Сквозь пелену и боль до меня
доносились приглушённые голоса.
— Точно. Доктор ей двойную дозу успокоительных вколол. От такого
и слон не проснётся, — послышался ворчливый ответ. — Поезжайте домой, ничего с
вашей женой не сделается.
— Смотрите, если с ней что-то случится, я с вас голову сниму! —
прозвучал грубый ответ.
— Говорю вам — будет спать как убитая до самого утра, а то и
дольше.
Я попыталась пошевелиться, но тут же каждая клеточка тела
отозвалась болью. В глазах потемнело, однако даже сквозь боль я не расслышала,
а скорее почувствовала звук открывавшейся двери. Я тут же замерла, плотно
сомкнув веки.
— Ну, убедились? — спросила медсестра. — Говорю же вам — спит!
— Ладно, — раздался голос мужа. — Я вернусь в шесть.
— У нас часы посещений с девяти.
Дверь скрипнула, закрывшись. В коридоре послышались удаляющиеся
шаги. Муж, кажется, что-то ещё говорил, а медсестра продолжала ворчать.
Только когда вдалеке захлопнулась ещё одна дверь, я позволила
себе выдохнуть и открыть глаза. Шаги за дверью приблизились, но я не боялась:
это медсестра вернулась на дежурный пост. Муж ушёл. Звук его шагов я бы узнала
из миллиона других.
— Как же, двойную дозу им, — усмехалась медсестра, чей голос
эхом разносился в пустом помещении. — У нас и одинарная-то как в войну хлеб по
карточкам. Понаехали со своих столиц и требуют, требуют, требуют. Сволочи.
Она ещё долго что-то бубнила, и я старалась сосредоточиться на
этом звуке, чтобы не уснуть. Мне ни в коем случае нельзя было спать, потому что,
если усну, лишусь, может быть, единственного шанса в своей жизни.
Не знаю, сколько прошло времени, пока в коридоре все не стихло.
Когда наконец-то наступила долгожданная тишина, я ещё какое-то время полежала,
не двигаясь. Однако вскоре раздался раскатистый храп: медсестра уснула.
Я попыталась сесть, но тут же перед глазами все поплыло. Кое-как
совладав с подступившей тошнотой, я спустила босые ноги на ледяной пол и
осмотрелась. Один глаз заплыл, и видеть им я практически не могла. Предплечье
было перевязано. Я знала — на нем рваная рана. Ребра болели так, что дышать
было больно, поэтому я делала маленькие отрывистые вдохи и медленно-медленно
выдыхала. Болела спина где-то над копчиком. Там наверняка уже вызрела
фиолетовая гематома. Такие же покрывали живот и грудь. Мизинец левой руки был
плотно забинтован и зафиксирован. Сломан. Поняла я. Ничего. Не впервой. Эта
рана беспокоила меня меньше всего. Меня вообще сейчас мало беспокоили синяки,
переломы и гематомы. Главное — я могла шевелить ногами, а значит, у меня был
шанс.
Нужно было действовать быстро. Я, пошатнувшись, встала с
больничной койки. На меня надели какую-то потрепанную пижаму. Вернее,
больничную робу, доходящую до икр. Одежды, в которой меня привезли, нигде не
было видно. Я заглянула в тумбочку. Скривившись от боли, я наклонилась и вынула
оттуда часы, золотые серьги и паспорт. Открыв его, я чуть ли не заплакала от
радости. Мой собственный паспорт. Какая оплошность с его стороны,
положить паспорт здесь. Брать часы и серьги я не хотела, но понимала, что
оставлять их здесь будет глупо: и то, и то стоило хороших денег, а деньги мне
будут нужны.
Одежду я так и не нашла. Бежать из больницы в тонкой робе, когда
за окном конец сентября? Да меня остановит же первый сердобольный прохожий и
сдаст в полицию или в психушку.
Ничего не оставалось, как выйти в коридор и заглянуть на
медсестринский пост. Может, хоть там я найду одежду?
Я осторожно открыла дверь и выглянула. Она предательски
скрипнула. Я замерла, прислушиваясь. Стопы занемели от холода, но мне было все
равно: лишь бы ускользнуть.
И снова мне повезло. Дверь палаты напротив была приоткрыта, и в
неё попадал свет от потолочной лампы в коридоре. Я тут же заметила одежду,
аккуратно сложенную на стуле. Оставалось только надеяться, что больная, которая
обитала в этой палате, спала крепко.
Прикусив губу, чтобы не закричать от боли в рёбрах, которая
выбивала из меня дух при каждом шаге, я скользнула в палату. Бросив взгляд на
кровати, я увидела, что, как и в моей палате, занята была только одна. На ней,
отвернувшись к стене, спала какая-то женщина. Не теряя времени даром, я
схватила одежду со стула. На его спинке висела сумка. Я поколебалась, но все же
заглянула внутрь. В кошельке оказалось несколько пятитысячных купюр, пара
бумажек по тысяче и несколько пятисоток. Совесть не позволила мне взять все.
Может, у этой женщины тоже не было других денег? Я взяла одну пятитысячную
банкноту, две тысячных и выгребла кое-что из мелких купюр. Закрыв кошелёк, я,
поколебавшись, все же открыла его снова и вытащила ещё одну пятитысячную. Свой
поступок я оправдывала тем, что у женщины все равно осталась приличная сумма.
Гораздо больше той, что взяла я. «Вот ты и воровка, Тая», — горько подумала я.
Все, хватит! Нюни буду распускать потом! Я тихонечко пробралась
к двери и вдруг заметила в углу пару ботинок. Нет, мне и правда везло сегодня.
В кои-то веки бог был на моей стороне.
Я вернулась в свою палату, закрыла дверь и быстро, насколько
позволяла боль, переоделась. Одежда с чужого плеча была мне великовата, и от
неё неприятно пахло лекарствами и чужим потом. Широкие джинсы норовили сползти
с талии. Свитер кирпичного оттенка висел мешком. Зато обувь подошла по размеру
и казалась удобной. Верхней одежды не было, но ничего, на улице пока не так
холодно. Мне ещё повезло раздобыть хоть что-то. В сельских больницах, видимо,
не так строго соблюдались некоторые правила, даже уличную обувь никуда не
убирали из палаты.
