Фима ввалился в комнату и ухнул большую сумку на пол.
– Смотри! Я не знаю, что с этим делать. Все вышло случайно, – он открыл сумку и показал ее содержимое.
То, что находилось в сумке, не имело даже шанса в нее попасть, а уж тем более, там находиться. Это катастрофа! Фима не унимался: ходил из угла в угол и нервно дергал хвостом.
– Нам нужно успеть. Гудара, думай!
Гудара заглянула в сумку и без колебаний произнесла:
– Собирай вещи. В путь…
Почему так сложно понять, что я – человек? Совсем не важно какого цвета у меня волосы, прямые ли у меня ноги. Парнишка в красном пуховике отмахнулся от резкого колкого снега. Да пошел ты! Эти мысли в своей голове прокручивал Егор не первый раз, но когда разговаривал с отцом, отвечал иначе. Почему-то заикался и чувствовал себя ничтожеством, каким-то червяком.
Сегодня произошла очередная стычка с отцом. Будто что-то надломленное вот-вот совсем отвалится, и отмотать назад, переиграть, уже не получится.
Рот закрой, сопляк! Возомнил себя взрослым! Перед глазами Егора стояло, покрывшееся пунцовыми пятнами лицо отца, ноздри от напряжения побелели. Егор, стой, кому говорят! Но Егор не остановился. Он выскочил из квартиры. Сейчас совсем не до этого, лишь бы застать ее живой и тогда он сможет ей все высказать.
Когда Егору было пять лет, погибла младшая сестра. В семье не поднимали эту тему, но чувство вины мигало красной лампочкой каждый раз, как заходил разговор, хотя бы отдаленно будоражащий воспоминания того лета. Егор ничего не помнил. В силу маленького возраста. А, возможно, из-за эмоций, потянувших на дно, в самую темень, подальше от мира память о страшном событии.
Мама почему-то ушла, оставила его с отцом, не сказала ни слова. Бросила, как ненужного котенка. Отец старался изо всех сил быть хорошим, правильным, участвовать в жизни Егора. Не получилось. Вместе они прожили ровно одну неделю, после чего бабушка Алла забрала Егора жить к себе.
Учиться жить без мамы оказалось сложной задачей. И даже спустя год и еще один, и еще, легче не стало. Красная лампочка загоралась неожиданно, Егор пробовал управлять ею, пробовал выключать ее, забыть о ней, но она предательски загоралась.
Именно с бабушкой было спокойнее всего, она заменила ему и маму, и папу, и трагически ушедшую сестренку. Егор почему-то вспомнил в это холодное утро ее слова, они врезались ему в память, когда он был еще маленьким, «нельзя винить ребенка». Да, потеряли одного, но искалечить жизнь второму… так и жить тогда не стоит. Самые важные слова его жизни, как оберег. От них становилось легче на душе и казалось мир прежний. Смысл этих слов он поймет позже. Но тогда маленькому Егору было достаточно чувствовать, что они наполнены любовью и заботой.
Еще вспомнилось, как бабушка перед сном прижимала его голову к груди, подолгу гладила, целовала в макушку. Всему свое время. Чему там свое время, Егор не мог понять. Прижимаясь, почти засыпал от ее ласковых поглаживаний, и ему мерещилось, что мама рядом. Что сейчас он откроет глаза, а она улыбнется ему, возьмет на руки и заговорит с ним. Егорка, какой ты у меня большой. Улыбнется, закружит его и они упадут на ковер, будут долго смеяться.
Отношения с отцом поначалу были хорошими, только из-за частых командировок он навещал сына редко. Егор никогда не думал, что творилось в голове отца. Переживал ли он? И если переживал, то как? Егор помнил, как при встрече они оба не замечали вокруг себя ничего, мир существовал крупными мазками, как часть декораций. Он чувствовал, как их любовь друг к другу увеличилась, они пытались любить сильнее. Егор ждал с трепетом каждый приезд отца, отсчитывал дни и даже часы. Отец неизменно приезжал с игрушкой. Иногда шли в кино. Однажды отправились на хоккей. Терпеть не могу хоккей. Но все-таки как хорошо было нам вместе в тот день. Мы ели хот-доги в фойе – все уделались в кетчупе, а папа вытер мне рот и, глядя на меня смеющимися глазами, щелкнул любя по носу: «Эх ты, мой шустрик». Утрата на время объединила их крепче цемента.
Годы шли. Самые родные и близкие сердцу люди превратились в ершистые комки непонятных, чужих людей. Любой разговор заканчивался нравоучением и руганью.
Идя по утреннему обледенелому проспекту, Егор злился на отца, тот обсмеял его цвет волос. Да зеленый! И что? Егор гневно раздувал щеки. Почему сразу урод? Почему сразу не пойми кто? Кто именно меня понять должен, и как он определит, кто я? Бабушка бы поддержала меня, а он только бесится!
Егор вдыхал морозный воздух и торопился на встречу, которую больше откладывать нельзя. Сегодня он поставит точку, и она должна будет его выслушать. Только бы адрес был верным.
