Я бежал в простор лугов
Из-под мертвенного свода,
Где зловещий ход часов —
Круг, замкнутый без исхода.
Николай Клюев
Лес был первозданно дик. Высоченные сосны устремлялись янтарными стволами в лазурное небо. А внизу сухие хвоинки путались в мохнатом мху. Тот лежал здесь, словно ворсистый ковер. Укутывал землю, облеплял выбеленные солнцем камни.
Между камней юркой лентой бежал ручей. Звонкий, шустрый, холодный. В одном месте он зачем-то делал изрядную петлю, огибая небольшой полуостровок. Посреди этого куска земли торчали толстые, в три обхвата, столбы с резными ликами. Вытесанные из дерева нечеловеческие лица смотрели по сторонам грозно и неприязненно. Словно старичье, осуждающее молодежь за само ее существование.
Среди идолов прямо на земле сидела молодая женщина седая, как лунь, с глубокими синими глазами, что смотрели, казалось, внутрь.
Мужчина в изумрудном балахоне остановился перед идолами и сидящей меж них женщиной и низко поклонился.
– Дозволь говорить, Великая Мать.
Женщина не пошевелилась. Лишь взгляд ее вынырнул из неведомых глубин, ведомых только ей.
– Подойди, – голос Великой Матери оказался бархатным, мягким, как облепивший камни мох.
Мужчина поспешно шагнул ближе. Замер на почтительном расстоянии и снова чуть склонил голову, словно боялся поглядеть седой богине в глаза.
– Говори, – мягко, но властно разрешила женщина.
– По последним сообщениям, еретики, променявшие владык стихий на духа из машины, набирают силы, Великая Мать. Если их не остановить, то уже совсем скоро они возьмут под свою руку весь рубеж. Вера в духа из машины крепка на рубежных землях и продолжает набирать силу. Дары стихий под запретом. К стихиям смеют взывать лишь избранные. Те, кто делает это своевольно, подвергается гонениям. Юг рубежных земель уже поддался этому помешательству. И зараза постепенно ползет на север.
– Мне это известно.
Мужчина замолчал, хотел было поднять глаза на седую богиню, но не осмелился.
– Продолжай, – поторопила Великая Мать.
Мужчина распахнул полы балахона и вытащил тубу на кожаном ремешке. Крышка на тубе сидела плотно, но снялась легко. Пальцы ловко подцепили скрученные в рулон бумаги, извлекли их на свет, развернули. Мужчина пошелестел листами и принялся передавать их один за другим Великой Матери.
– Последний указ о запретах на магию. Это о распространении запретов по всей территории ОТК. Это о продвижении идей в северные земли… Вот еще.
Женщина с интересом просмотрела документы. На лице ее мелькнула тень удивления.
– Они это сами придумали? Или?
– У нас нет доказательств ни того, ни обратного, Великая Мать.
– Но у тебя должно быть собственное мнение.
Пантор стоял, нарочито небрежно закинув за плечо холщовый сверток, и таращился на листовку. С обшарпанной бумаги, кое-как прилепленной на стену, смотрело странное женское лицо. Под грубо выполненным портретом значилось имя «Ионея Лазурная», сопровожденное уточняющим описанием, из которого следовало, что женщина красива, хитра и коварна.
Оценить коварство врага государства по портрету Пантор не взялся бы, а вот красивой ту, что намалевана на картинке, назвать было нельзя даже с очень большой натяжкой. Вообще молодой человек давно отметил для себя, что по картинкам, которые развешивают по столице, найти и опознать преступника практически невозможно. Сходство у портретов с оригиналом обычно было такое же, как у стула с табуреткой. Конечно, у обоих по четыре ножки и на то и другое можно сесть, но на этом, собственно, сходство и заканчивается.
– Они это специально делают, – проскрипел из-за плеча старческий голос.
Пантор внутренне сжался и обернулся. Рядом стоял сухонький старичок с постоянно двигающейся нижней челюстью, будто жевал что-то.
– Рисуют так, чтоб непонятно было, – словно бы прочитав его мысли, поведал старикашка.
– Зачем? – не понял Пантор.
– Знамо дело зачем. Чтоб вознаграждение не платить.
И старикашка хитро кивнул на весьма ощутимую цифру, обещанную в качестве вознаграждения тому, кто схватит изменницу и сдаст властям.
Юноша оценивающе поглядел на старика. Или провокатор, или в маразме. Кто ж иначе начнет на улице среди бела дня выдавать столь нелепые обвинения в адрес всенародно избранной власти. Это ж все равно, что против воли народа восстать и основ демократии. А кто против народной воли, на того патрули есть.
– Я думаю, вы ошибаетесь, – вежливо отозвался Пантор и поспешил отойти.
– А я думаю, что ты врешь, маленький засранец, – завопил вдруг старик на всю улицу.
Юноша поспешно перебежал на другую сторону улицы и зашагал прочь.
– В этом городе все заврались! – надрывался за спиной старик. – Все врут себе и друг другу. И радуются той враке, которую себе придумали. Позор на мои седины! Я пережил свой город. Веролла умерла раньше, чем старый Кади склеил ласты!
Старик все надрывался, но Пантор, уже не слушая, завернул за угол. И какого демона его потянуло торчать возле этой несчастной листовки с Ионеей-преступницей? Правда, в тот момент, когда он шел мимо, казалось естественным для добропорядочного гражданина остановиться и уделить внимание важной информации. Не задержись он возле листовки, это выглядело бы подозрительно. А выглядеть подозрительно он не мог себе позволить. Ведь если его задержат с содержимым свертка…
