Не бывает нормальных людей, которые, идя по жизненному пути, не волокли бы с собой ворох горьких сожалений о сделанном (или не сделанном) ими. Считается, что это нормально, и я не собираюсь спорить. Если же вам повстречается человек, не сожалеющий ни о едином своём поступке, мой вам совет: бегите от него что есть сил.
Моя ноша сожалений, как вы ещё убедитесь, тяжела чрезвычайно. Я расскажу вам об одном поступке, совершенном мной в детские годы. Это тяготит меня и поныне. Вероятно, я ничего не добьюсь, представив его на ваш суд. Но, надеюсь, кому-то станет немного легче, когда он поймет, на сколь более страшные ошибки способны другие. Видите ли, у меня нет брата. Однако в августе 1991 года брат у меня еще был.
Родители каждое лето сплавляли нас, пацанву, в жуткую глушь, в деревню к Бабушке по линии матери, как минимум на месяц. Мотивировали это необходимостью потребления нами даров природы и чистого воздуха. На деле всё, конечно, было прозаичнее: родителям хотелось от нас отделаться и отдохнуть самим.
Эти поездки оставили в моей памяти двоякое впечатление. Конечно, было много хорошего и интересного. Малышне есть чем развлечь себя в деревне, вы и сами прекрасно это знаете. Зато ощущение безмятежного лета сильно портила нам Бабушка. Я пишу это слово с прописной буквы не просто так. Наша Бабушка была максимально далека от образа доброй сказочной бабуси, что напечет пышек и расскажет на ночь сказку. Откровенно говоря – и спустя годы я понимаю это ещё отчётливей – Бабушка была отвратительной, полусумасшедшей злобной мегерой, свёдшей в могилу своего тихого и покладистого мужа.
Дедушку нашего я почти не помню. Брат был старше меня на три года, и запомнил его гораздо лучше, всегда отзывался о нём с теплотой. Возможно, в этом и была причина того, что если ко мне Бабушка относилась ещё сравнительно терпимо, то брата – откровенно ненавидела. Тем сложнее мне понять эгоистичную позицию наших родителей, год за годом отдающих нас на попечение этой старой и больной женщины. О, они были в курсе ее характера, особенно отец. Но на все протесты ответ был один: «Ну-ну, не выдумывайте», «Слушайтесь бабушку, она старенькая, не расстраивайте её». Я боялся Бабушку до судорог.
Тем летом нам с братом было 9 и 12 лет соответственно. Андрею, как старшему, вменялось в обязанность следить за мной, потому мы практически всё время проводили вместе. Других детей нашего возраста в деревне было мало, и мы довольствовались теми играми, которые выдумывали для себя сами: домик на дереве в лесу за домом, пираты на самодельном плоту, кража малины из соседского сада – традиционный мальчишеский набор. Бабушка ввела предельно строгий распорядок дня, и боже упаси вас его нарушить. Для понимания: она не стеснялась браться за хворостину, если мы опаздывали к столу хоть на минуту, недостаточно быстро выполняли ее поручения в огороде или ходили «куда не надо», о чём ей становилось известно от болтливых соседок. «Не надо» было практически никуда, под запретом оказались лес, трасса, большой овраг, соседняя деревушка, заброшенные коровники, сельпо на перекрестке и, конечно, река. Каждый вечер мы рассказывали ей байки о том, как невинно провели день: взявшись за руки, прогуливаясь на лугу и собирая землянику. «Ну, смотрите мне, сорванцы», – скрипела она, прищурив глаз. – «Всё равно всё вызнаю, если врёте».
Дела шли своим чередом, когда в один из дней нам «повезло» отыскать пещеру.
Два дня подряд, почти не переставая, лил дождь. Приключения Тома Сойера были дочитаны, а маленький чёрно-белый телевизор показывал преимущественно помехи, как ты ни изгаляйся с воткнутой в гнездо антенны проволокой. Исследовать один и тот же чердак по сотому разу было не интересно, а попытку смастерить качели, перекинув через потолочную балку канат, Бабушка категорически пресекла. Находиться с ней в одном доме было почти физически тяжело. Поэтому, стоило только тучам разойтись, мы с воплями вырвались на свободу. Получили нагоняй за вопли и были отпущены «к лешему» ввиду того, что мокрый огород не требовал полива.
Окольными путями, ежеминутно опасаясь слежки, мы добрались до широкого, заросшего лютой крапивой оврага, через который когда-то давно упало дерево. Это дерево и опасность «обстрекаться», упав с него вниз, сами по себе давали понятный повод для развлечений. Вся деревушка стояла на высоком (действительно очень высоком) холме, круто обрывавшемся к реке. Овраг полого уходил в том же направлении, и был в некоторых местах не менее десятка метров глубиной. На дне его вас ждала прохлада, тень, журчащий ручей и неизбежные царапины и крапивные ожоги, не говоря уже о полчищах комаров. Одна из сторон оврага была примечательна ласточкиными гнёздами – туда мы и направились, сперва по скользкому после дождя стволу дерева, а потом, с не меньшим риском свернуть себе шеи, под песчаным краем обрыва, усеянным гнёздами-норками. Какое-то время мы пытались разглядеть что-то в гнёздах (нашли скелет птенца), а потом галдящие ласточки внезапно напали на нас, налетев стаей, задевая крыльями волосы и лицо. Не ожидая от глупых птиц такой прыти, я совершил неверное движение и с криком покатился вниз.
