Наше детство было простым и неприхотливым. У нас много чего не было: хороших игрушек, пепси-колы, Макдональдса, интернета, спутникового телевидения, сотовых телефонов… Но у нас под подушкой всегда лежал томик Жюль Верна или Майн Рида, стояла наготове гитара, а разговоры в дворовой беседке замолкали только к полуночи. Мы запросто находили в небе Кассиопею и созвездие Стрельца, гордились нашей страной, мечтали о несбыточном, любили и верили в совершенство мира. Для нас наше детство было лучшим.
А еще у нас были Бабушки…
«Бабушки держат наши крошечные руки
некоторое время, но наши сердца – навсегда».
/Автор неизвестен/
У всех были бабушки как бабушки: седые, в платочках, длинных юбках и трикотажных бесформенных кофтах. Он пекли пирожки, солили помидоры, сплетничали в свободное время на скамейке перед подъездом, осуждающе смотрели на молодежь и нянчились с внуками. Вечерами рассказывали им сказки, закрывали заботливо одеялом и засыпали рядышком, карауля сон ненаглядных чад. А у Маришки с Данькой бабушку бабушкой назвать-то было нельзя. Они очень хорошо помнили ее появление в их жизни. Маришка сидела на качелях, а Данька ее раскачивал, стараясь, чтобы качели взлетали повыше. Но сестра была отнюдь не худышкой, а у Даньки сил было недостаточно. Поэтому ему это быстро наскучило и, решив больше не перенапрягаться, он бросил столь бессмысленное дело. Маришка, конечно, обиделась, слезла с остановившихся качелей и решила дать ему оплеуху, чтобы понимал, кто главнее. Они были двойняшками, но Маришке повезло родиться на пять минут раньше, чем она чрезвычайно гордилась и о чем постоянно напоминала брату. Но Данька, поняв намерение сестры, резко рванул со двора. Маришка помчалась за ним и угодила в руки шедшего домой отца.
– Опять что-то не поделили? – усмехнулся он. Лучше вот с бабушкой познакомьтесь. Она теперь с нами жить будет.
Маришка с Данькой давно хотели иметь бабушку. Но мать отца умерла еще до их рождения, а о своей матери мама никогда им не рассказывала. Данька притормозил и уставился на стоящую рядом с отцом женщину.
– Какая же она бабушка? – недоверчиво спросил он. – Бабушки такими не бывают…
Он скосил глаза на лавочку, где, будто в подтверждение его слов, сидели представители данного слоя общества, разительно отличавшиеся от новоявленной бабули.
И правда, она совершенно не вписывалась в их когорту: высокая и стройная, пожалуй, даже худая. Узкая юбка, пиджак, туфли на каблуках и шляпка, которая ни в какие ворота уже не лезла. У бабушки должен быть платочек. В крайнем случае – что-нибудь вязаное. Тем временем, «бабушка», пряча легкую усмешку, прищурилась, вынула из сумочки портсигар, достала папиросу и закурила. Пустив колечко из дыма, она произнесла мягким контральто:
– Ну что, дети, приятно познакомиться. Я – Этери, мать вашей мамы.
«Ну и имечко! Запомнить – и то трудно…» – успела подумать Маришка. А Данька вообще ничего не успел подумать. Просто стоял истуканом и таращил глаза на новоявленную бабулю.
– Этери – с грузинского «особенная», а еще: «эфирная, высоко парящая, небесная». Есть сказание о грузинской царице Этериани, которую отравили из-за ревности к ее красоте, – пояснил папа. А бабушка добавила:
– Можете называть меня по имени.
Дети впали в ступор. «Бабушку? По имени? Такого здесь не наблюдалось. И почему «с грузинского»? Бабушка грузинка? Интересно…
– А вы не перепутали, вы точно наша бабушка? – спросил Данька. Маришка дернула его сзади за рубашку, – это был сигнал «не высовываться и не задавать лишних вопросов», а попросту – заткнуться. Данька, шмыгнув носом и вытерев его, как обычно, указательным пальцем, уставился в землю.
– Возьми платок, Даниил, – Этери протянула Даньке маленький надушенный платочек. Взяв его из рук бабушки, Данька, от неожиданности (Даниилом его еще никто не называл) чихнул. «Платок, конечно, пропал… А какой красивый, ажурный, мне бы пригодился», – с сожалением подумала Маришка. А вслух вежливо, прямо как мама, произнесла:
– Добро пожаловать, бабушка, пойдемте в дом. И даже не осознала, что обращается к ней на «вы», как к чужой. Папа засмеялся, и они пошли к подъезду под любопытствующими взглядами «бабушкиного контингента».
С этого дня жизнь в доме изменилась. Мама будто бы и не обрадовалась, что настораживало: как можно не обрадоваться приезду матери?
Даньке было все нипочем, а Маришка исподтишка наблюдала. Бабушке выделили отдельную комнату, которая до нее называлась кабинетом, где находились роскошная кушетка, огромный письменный стол с удобным креслом и большая библиотека (книг было – ни счесть: шкафы сделаны на заказ до потолка и стояли вдоль трех стен). На комнату давно положил глаз Данька. Когда родители засыпали, они с Маришкой пробирались туда за книгами. Выбрав интересующую ее книжку, Маришка возвращалась в кровать и читала под одеялом с фонариком (чтобы мама не заметила). Данька же, заранее соорудив под одеялом подобие себя, спящего, норовил остаться в библиотеке. Вольготно расположившись на кушетке или за папиным столом, он воображал себя то графом Монте Кристо, то Оцеолой, вождем семинолов, то капитаном Грантом. Маришка же полагала, что больше всего ему подходит роль Всадника без головы, потому что свою голову он частенько «забывал» в этих приключенческих фантазиях. И вот теперь Данька был лишен своей возможности уходить в мир приключений в отцовском кабинете. Но это было еще полбеды. Бабушка, как оказалось, была в прошлом «из балетных» и каждое утро, надевая спортивное трико, делала зарядку, приспособив вместо станка спинку кресла. «Хорошо, что бабки во дворе этого не видят, на весь дом опозорились бы!» – думал Данька. Маришка же, наоборот, с удовольствием махала ногами рядом с бабушкой, задорно подзуживая:
