Бабочки летают вокруг лампы. За окном темно, а наша лампа горит. Вот они и летят прямо на ее свет. Кружатся туда-сюда, как будто танцуют. Мы с мамой смотрим на бабочек.
Мама тихо говорит:
– Теплая ночь…
Да, ночь теплая, и мне тепло, и маме тоже.
Мы с мамой смотрим на бабочек вокруг лампы. Каждый вечер смотрим.
А еще мы смотрим на поезда.
Наш дом рядом со станцией. Когда засыпаешь, слышно, как грохочут поезда и как голос в громкоговоритель все время предупреждает: «Будьте осторожны, по первому пути…» или, например: «Внимание! По второму пути…» и совсем редко: «Будьте осторожны: на первый путь прибывает поезд номер…» И так всю ночь. Днем, конечно, тоже голос, но днем я в школе, а мама на работе. Зато всю ночь потом слышны и грохот поездов, и таинственный голос.
Я иногда думаю: как выглядит эта женщина? Которая объявляет о поездах. Молодая или не очень? И какой у нее характер? И есть ли дети? И как она с ними общается? Представляю: приходит домой, и – с порога, по привычке «Будьте внимательны и осторожны! В квартиру прибыла мама номер один!»
Мы с мамой смотрим на поезда по выходным.
Стоим и обсуждаем:
– Ого, какой длинный! Ну да, товарный, товаров много, вот и длиннющий…
– Ух ты, пассажирский! Какой там дядька в окне смешной, видишь, да вон, вон!
Поезда почти никогда не останавливаются на нашей станции, проезжают мимо. Редко-редко бывает, что остановятся, да и то на одну-две минуты. Это называется «техническая остановка». И люди тут редко выходят из поезда: боятся, что он без них уедет.
Иногда выскочит какой-нибудь дяденька, постоит, подрожит, если зима, или понежится на солнце, если лето, сплюнет зачем-то – и опять в вагон.
Или мама с детьми. Тоже выйдут, поглазеют с полминуты и скорей обратно.
А однажды я увидел девочку. Она вышла из вагона и стояла смотрела на нас с мамой. А мы смотрели на нее. Особенно я. И мне вдруг стало так грустно-грустно, что через полминуты она вернется в вагон, и поезд уедет, и я никогда больше ее не увижу. И мне вдруг страшно – прямо стянуло все внутри! – захотелось подбежать к ней.
Но что бы я ей сказал? Зачем подбежал бы? Глупо.
И девочка все смотрела на нас, а мы на нее.
У нее были короткие черные волосы, и глаза тоже черные. И вся она была такая красивая, и как будто с другой планеты. Не знаю, как объяснить… Вот как будто живешь-живешь, и всех вокруг знаешь, и тебя все знают, а тут что-то совсем незнакомое, притягивающее и пугающее одновременно. Но больше все-таки притягивающее. И щемит в груди, потому что сейчас уедет, вот сейчас…
И конечно, пока я думал, голос прогудел в микрофон: «Будьте осторожны: от первого пути отходит поезд номер…» И девочка засунула руки в карманы синей куртки (была осень) и стала медленно подниматься в вагон. И даже со спины она была вся такая красивая и изящная.
Поезд тронулся, а я все стоял и смотрел ему вслед, и мама сказала:
– Ты чего застыл? Пойдем, а то я замерзла уже… Пойдем чай пить.
Мы пили чай с шоколадным сыром, и я все думал про девочку в синей куртке. С черными волосами и глазами. И было так грустно, что никогда ее больше не увижу и не найду, даже если бы захотел. Вот говорят: «Сейчас, в век интернета, всех можно найти!» А вот не всех. Как найти мою девочку? Я ни имени ее не знаю, ни фамилии, ни из какого она города ехала, ни в какой… Так что не всех можно найти. Да. Не всех. И это печально.
А еще у нас с мамой живет собака. Ее зовут Лайк.
Я гуляю с Лайком, он носится, лает на поезда… Глупый. Большой, белый и глупый. Я его обожаю. Вот правда – настоящий друг человека! Как ластится, когда после школы прихожу! Прямо – шлеп лапами на грудь! И стоит, язык высунул, и дышит. Радуется, значит.
Мне вообще редко кто радуется. Ну, мама, конечно. Но она ведь и должна мне радоваться. Она же мама. Хотя мамы разные бывают, это да… Вот у Вити Свешникова мама все время на него кричит. И все время им недовольна. То что поздно из школы пришел, то – что рано. То двойку получит, то еще чего… Прямо не угодишь ей. Витя однажды мне сказал по секрету:
– Я из дома решил уйти.
– Куда? – спрашиваю.
– К отцу.
– Так ты говорил, он далеко живет…
– Ну и что? Я уеду, не могу я с ней больше. Чего она орет и орет? Тем более живем прямо у станции. Сел в поезд да поехал…
– Да у нас же и поезда почти никогда не останавливаются!
– Ну и что? А я приду на станцию, вещи соберу и приду, сяду и буду сидеть. И ждать, когда хоть какой-нибудь поезд остановится. И сразу в него запрыгну тогда и уеду к отцу.
– А билет на какие деньги купишь? – спрашиваю.
Витя хмурится недовольно:
– Найду где-нибудь. Буду вон картошку пассажирам продавать. Бабки продают, а я чем хуже?
– У бабок, говорят, своя мафия тут. Они чужака не пустят продавать.
– Ладно! – снова хмурится Витя. – Тогда буду на гитаре песни петь, пассажиры мне накидают денег, и уеду.
– Песни петь тоже так просто не пустят, – говорю. – Там тоже своя мафия.
– Да что ж такое! – злится Витя. – Везде мафия! Ты-то откуда знаешь?
– Мама говорила.
– Мама… – вздыхает Витя. – Твоя хоть разговаривает с тобой, а моя только и знает, что орать. Особенно вот это: «Родила на свою голову!» Как будто я просил меня рожать. Да если б я знал, что она такая, я бы в жизни у нее не родился. Родился бы только у отца. Он добрый.
