Они там.
За стеной. Ругаются, как и всегда. Она кричит что-то о том, какой он плохой и как она его ненавидит. Он с насмешкой отвечает, что она всегда думает только о себе.
Каждый раз они ругаются где-то поблизости. Как будто специально, чтобы задеть и меня тоже. Облить бензином своего гнева, поджечь спичкой ярости и закопать в могиле обиды. Им важно, чтобы я была частью этого.
Они всегда знают, где я. В гостиной или в туалете – они будут рядом.
Поэтому я просто ухожу. Ухожу, если она не хватает меня на пороге или если он слезно не просит остаться. Я ухожу, даже несмотря на то что идти мне некуда.
Она кидается на него тогда, когда градус напряжения между ними возрастает. Бьет его, если он говорит ей резкую правду. А еще она колотит его всякий раз, когда он напивается. И мне иногда его жалко. А иногда я его ненавижу.
Он никогда не жалеет ее. Если есть в этом мире список самых ужасных слов, то это его слова, сказанные ей. Он всегда говорит ей все что думает и считает, что имеет на это право.
Еще какое-то время они кричат, но потом успокаиваются. Они всегда успокаиваются спустя примерно час ругани. Я накидываю куртку и беру заранее собранный рюкзак, выхожу из комнаты, оглядываясь по сторонам. В доме – тишина, но в ушах еще звенят их голоса.
Спускаясь по лестнице, я постоянно оглядываюсь – боюсь, что наткнусь на кого-то из них и скандал начнется снова. Но все заканчивается хорошо, я оказываюсь в коридоре, а затем и во дворе.
Я смотрю на наш дом за огромным забором – он такой большой. Красивый. Вызывающий тошноту.
На улице ветер, и я наконец-то стираю слезы с глаз и щек. Мне предстоит долгий путь.
– Алиса! Алиса, открой, это Белинда!
Я кричу и барабаню в дверь трейлера. Вокруг – сплошная тьма, и в смертельной тишине слышны только далекие звуки залива. Нет даже проезжающих по мосту машин, чтобы хоть как-то разбавить весь этот ужас. Мне не открывают.
– Черт! – выплевываю я и еще раз со всей силы бью кулаком в дверь. Отчаяние подбирается к глотке, когда я слышу звук отворяющегося затвора.
– Алиса! – с облегчением выдыхаю я. Она смотрит на меня заспанными темными глазами и пытается понять, что происходит.
– Ох, Белинда…
– Прости. – Мои глаза заполняются слезами. – Пожалуйста, можно мне войти?
Горько улыбнувшись, Алиса пропускает меня внутрь. Я ловко смахиваю слезы до того, как они скатываются по щекам. Алиса отходит и включает свет; на кровати я вижу лежащего Скотта. Он явно недоволен тем, что его разбудили, а еще тем, что это была я.
Я скидываю с плеч джинсовку, а Алиса смотрит и, кажется, не знает, что со мной делать.
– Детка, что с тобой? – спрашивает она своим низким голосом. – Опять родители?
Я киваю. Отмахиваюсь: не хочу думать об этом.
– Ты же плачешь, – говорит она и тянется ко мне своими большими темнокожими руками. Обнимает и пытается сочувствовать.
От нее резко пахнет ацетоном, но для меня это уже привычно. Я заливаюсь ревом прямо у Алисы на груди, даже не отходя от двери. Мне не нравится так напрягать ее, но сейчас я просто не могу ничего с собой сделать. Она гладит меня по голове, и я чувствую, что кому-то нужна.
Так проходит какое-то время, пока мне не становится лучше. Алиса сажает меня за стол и делает чай. Я понимаю: все это формальности, чтобы обстановка не была гнетущей. Мне неловко, а сейчас будет еще хуже, потому что я подбираюсь к самому отвратительному моменту.
– Говори уже, зачем пришла, – агрессивно торопит меня Скотт.
– Алиса… – мямлю, – я хотела взять как обычно…
– Мы больше не продаем в розницу, сколько можно тебе говорить! – повышает голос Скотт.
Алиса смотрит на него с упреком, а затем отвечает мне:
– Не слушай его, для тебя всегда найдется.
Я благодарно киваю, а Скотт злобно смотрит на меня. Я неловко сижу за столом и всякий раз пытаюсь спрятать от него взгляд. Он знает, сейчас на меня очень легко надавить. Алиса долго копошится в кухонных ящиках, а потом кладет передо мной маленький зиплок с белым порошком внутри.
– Платить чем будешь? – выплевывает Скотт.
– У меня есть деньги.
– У тебя всегда есть деньги, но так ведь не интересно.
– Скотт, – обращается к нему Алиса, – меньше агрессии, больше терпимости. Белинда – наша подруга.
Он вздыхает – сдерживается. Старается быть лучше. Ради нее. Хоть и терпеть меня не может.
– Алиса, не хочешь… со мной? И ты, Скотт.
– Не откажусь, – улыбается она.
– За твои бабки хоть на край земли, – поддакивает он.
Эти двое заметно веселеют. Я тоже, потому что теперь у меня есть место, где провести эту ночь.
Я вскрываю содержимое зиплока, отдаю часть ребятам. Проходят мучительные три секунды до того, как я погружаюсь во тьму. Она медленно обволакивает меня, утягивая глубоко на дно. Все мирское отпускает, все проблемы, вся моя личность отходит куда-то в небытие. Остается только оно. То, ради чего я шла сюда десять километров пешком среди ночи.
Алиса и Скотт, кажется, на кровати, бормочут что-то – или мне послышалось. Я медленно поднимаюсь в попытках справиться с дрожащим телом и ложусь к ним. Они целуются, но меня это не волнует.
