Первая
Я познакомилась с ним в Петербурге в середине нулевых. В историческом особняке шло награждение победителей местечковой премии. Белый зал с лепниной: вазы с фруктами, у ослепительной люстры – женщины с пышными грудями.
Было многолюдно. Кроме участников из короткого списка собрались члены жюри, организаторы, несколько заметных филологов, поэтов и прозаиков. Щелкал фотоаппаратом фотограф. Я подмигнула ему. Он на секунду оцепенел в полунаклоне с камерой у лица, потом сделал несколько фото. Я улыбалась изо всех сил, – результаты уже объявили, лауреатом я не стала.
На фуршете было много водки и мало закуски, и все мои знакомые и полузнакомые были увлечены беседами друг с другом, молодая аспирантка не была им интересна.
– Саша!
Я оглянулась.
– Саша Овсянникова!
Ко мне пробирался организатор и вел за собой человека. И еще до того, как он представил его, увидев седые волосы волнами, элегантный пиджак поверх футболки, всю его фигуру, плывущую в ореоле добра и света, я поняла, что это…
– Михаил Петровский, наш, так сказать, светоч. А вот наша Саша, финалист. Очень, очень перспективная девушка. Пишет по вам диссертацию.
Петровский протянул мне руку и, глядя в глаза, улыбнулся:
– Миша.
Воздух протолкнулся к губам и образовался в нелепый звук:
– Аргххххр…, – и потом хрипло, – Александра… то есть, Саша.
Не смущаясь моего взгляда, а я все еще пялилась, он взял со стола два пластиковых стаканчика с каплями, – чистых не было, – и налил в них водки. Дал мне один стаканчик:
– Ну, за ваш финал?
Мы выпили.
Водка обожгла горло, но вернула способность говорить. И я сказала:
– У меня есть ваша книжка!
Петровский вежливо улыбнулся:
– Какая?
Я мгновенно забыла название и брякнула:
– Зеленая!
– Ах, вот оно что, – он снова налил нам водки, и мы снова выпили.
Он рассеянно смотрел, как организатор обнимается с одним из победителей, похлопывает по спине, смеется.
За окном крупными хлопьями пошел снег. Филолог с мировым именем, исследователь классической и современной русской литературы. Преподает в Кембридже. Я писала диссертацию по влиянию Петровского на течения современной филологии. Я изучила его биографию и пыталась влезть к нему в голову – как мыслит человек, задающий моду тысячам консервативных ученых? Ничто в его облике не давало ответа. Когда он обращался ко мне, на самом деле он говорил с кем-то внутри себя, я даже не была уверена, что он понял, кто я.
Мы выпили еще несколько стаканов, прежде чем я потеряла контроль. Вспышками запомнились недоуменные взгляды гостей, то, как организатор сажал меня в такси и как Петровский со мной прощался. Вежливо, конечно, вежливо.
