* * *
– Антон, ты какой торт хочешь? Ну хотя бы примерно…
– Жених? – ухмыльнувшись, поинтересовался мужчина, до этого полчаса увлеченно рассказывавший про тонкий лимонно-миндальний бисквит по рецепту мсье Ленотра – или для вашего случая лучше подойдет песочное сабле под белым шоколадом? И клубничный мусс – вы любите клубнику? вы должны любить клубнику! или добавим терпкой черной смородины! ах, какой мусс, просто воздушная пена! И, конечно, итальянская меренга, и крем муслин – вкус чистой нежности… А взбитые сливки с ванилью? чуть семян из стручка настоящей бурбонской ванили – и вы в раю. Кусочки пряного апельсинового мармелада. Я сам делаю, а потом смотрю сквозь пластинку на мир в самый серый ноябрьский день. А что же сверху? Зеркальную глазурь с цветами из сахарной помадки? Шоколадные кружева?
Мужчина – как же его зовут? он ведь сказал при встрече – был похож на былинного русского богатыря – Никифор? Николай? – и его проще было бы представить размахивающим мечом или идущим за плугом, нежели с кондитерским шприцем. Он говорил громко и сочно, заполняя воображаемыми ингредиентами все кафе. Дребезжали чашки и блюдца, звякали ложки, желейно дрожали пирожные, выставленные в витрине.
Вера ждала ответа, представляя, что Антон сейчас сидит за столом в своем кабинете, плечом прижимая к уху трубку. Справа от него стоит Валя и выкладывает перед ним один за другим листы, требующие его визирования. Он не любит сладкого, пьет кофе без сахара, для поддержания правильной работы сердца каждый день съедает горсть орехов и несколько кусочков кураги. И квадратик черного-черного шоколада, после которого во рту становилось сухо. Каким должен быть их свадебный торт?
– Вера, обычный. Какой-нибудь. Не важно. Неужели сложно самой решить? Главное – без финтифлюшек.
Ответил раздраженно, еле пропуская слова сквозь сжатые губы. И нажал на отбой.
– Что решили?
Вера пожала плечами.
– А вы сами что любите?
– Не знаю.
Раз в неделю мама покупала сникерс, и они резали его на тонкие ломтики и ели долго-долго, запивая чаем. Потом, когда Вера стала хорошо зарабатывать, она баловала маму дорогим бельгийским шоколадом, которому мама радовалась так же, как и соевым батончикам в бумажной красно-желтой обертке.
Мужчина – как-то на Н начинается? и почему она не запомнила? наверное, потому что растерялась, когда он вышел из кухни в зал, сразу ставший тесным, – рассматривал Веру. И она смутилась, одернула блузку, по-ученически заложила за ухо прядь волос. Перешла на официально-деловой тон:
– Я хочу посмотреть ваш каталог.
– У меня нет каталога, – мужчина явно забавлялся. – Я люблю импровизировать.
– А я – нет. Нам нужен стандартный свадебный торт…
– Это не ко мне.
– Мне вас посоветовала подруга.
– Тогда рассказывайте!
Вера замолчала.
С Антоном Сергеевичем Вера встречалась уже год, за один вечер победив трех конкуренток – стильную племянницу главбуха Лолу, нежную Олесю Ивановну из планового отдела и, наконец, веселую секретаршу Валечку. Это не считая тех девчонок и теток, вздыхавших об Антоне Сергеевиче тихо и неявно. Антону Сергеевичу исполнилось недавно сорок один, был он худощав, подтянут, аккуратен, всегда упакован в темный костюм, маскирующий то, что его правое плечо, обремененное тяжестью неизменного черного портфеля с документами, было чуть ниже левого. Цвет волос и глаз у него был немаркого серо-коричневого цвета, черты лица – правильные. А еще Антон Сергеевич Юраев занимал должность заместителя генерального директора и практически единолично вершил все дела учреждения, лишь изредка сверяясь с мнением шефа, большую часть рабочего времени проводившего в командировках, на важных встречах и в департаменте.
Если генерального любили, уважали и боялись за неукротимое жизнелюбие, бурную гневливость и быструю отходчивость, то зама не понимали, подозревая его в некоторой механистичности, – Антон Сергеевич требовал от подчиненных пунктуальности, четкости и последовательности. Когда Вера впервые принесла ему свой проект, Юраев идеально заточенным карандашом отметил все изъяны в оформлении – слишком большой межстрочный интервал, недостаточный отступ, поля, не соответствующие требованиям делопроизводства. Нашел досадную опечатку. Пригвоздил, распял. Отправил переделывать, и Вера вернулась в отдел, негодуя и проговаривая про себя возмущенный монолог. Вечером начальник все же соизволил принять текст к изучению.
– Положите туда, – и указал на угол стола, где уже лежала стопа документов. Непослушный Верин проект соскользнул с раздутой квартальным отчетом красной папки, поехал вбок, цепляя служебные записки с просьбами решить и выплатить, и рухнул вниз, прикрывшись заявлением по собственному желанию от главного инженера, который каждую осень впадал в отчаяние и решал начать жизнь заново, но неделю спустя смиренно возвращался к своим обязанностям. Антон Сергеевич тяжело смотрел, как падают на пол листы, теряя скрепки, разлетаясь и перемешиваясь. Ослабил галстук, потянул ворот светло-голубой рубашки. И вдруг Вере стало его невыносимо жалко. Готовая заплакать, она собирала все эти слова и цифры в формате А4, совала ему в руки, а он почему-то повторял «Спасибо, спасибо, спасибо». И держал этот ворох как будто подарок. А потом они долго сумерничали, пили кофе, и Антон рассказывал о своей маме, работавшей в районной поликлинике Твери. Как она всегда заставляла его мыть руки перед едой и чистить зубы ровно две с половиной минуты – даже ставила перед ним песочные часы, взятые из кабинета физиотерапии. А потом она слегла. И он нанял сиделку, а сам приезжал на выходные. Купал ее, причесывал, кормил, рассказывал новости, но она все равно ушла. И Вера слушала его и понимала, что завтра, через год и через десять лет будет теперь слушать Юраева. Слушать – и слушаться, принимая его распорядок дня, предписывающий вставать ровно в шесть тридцать и ложиться не позднее одиннадцати. Его вкусы – правильное сбалансированное питание, учитывающее каждую калорию. Его требования – ни пылинки, ни пятнышка, ни блика. Его привычки – все, как было у мамы.
