Читать онлайн полностью бесплатно Изяслав Винтерман - Точка с божьей коровки

Точка с божьей коровки

Ненависть и боль оберегают любовь и радость, потому что они более хрупки и нуждаются в защите, в оболочке, в которую их и прячет, да и сам прячется автор.

Точка с божьей коровки

«Пошли мне лимонных долек…»

Пошли мне лимонных долек —
улыбок в коробке.
Я половинка, нолик,
точка с божьей коровки.
Пошли кожуру с мандарина,
обертки, а не конфеты.
Шпажку в глаз – подарила:
взгляд – «ну что вы как дети!»
Я ли, господи, кто я? —
улыбаюсь с коробки.
Гибнет время, как Троя,
в темноте маскировки.

«Ажурное теченье темных вод…»

Ажурное теченье темных вод,
чередованье дерганий и пауз.
Так едет поезд наш или плывет? —
Он на мосту, мост над рекою – парус.
Ни яблочек на станции купить,
ни семечек в кулечке из газеты.
И реющая птица будто спит,
укачиваясь воздухом нагретым.
Но это только кажется, что взмах, —
отступит ширь; гнездо – подать рукою…
А если нет? А если это страх
растягивает небо над рекою?

«По осколкам света взбираясь вверх…»

По осколкам света взбираясь вверх.
По ветвистой лестнице – выше, выше.
Stand-up tragedy: хлопаем, руки вверх!
Можно чуть-чуть ниже! Так и запишем:
как стоял ты, поднятый в небеса
по тревоге, бледный худой подросток.
И светилось сердце, и жгла роса…
Так углем и сделали твой набросок.
Нитью капелек – этих ожогов след.
Даже черным по белому – всё туманно.
И блестят глаза, поглощая свет,
и всю ночь его засыпает манна.
Мы запишем: «Счастлив не будешь ты!
Но за выслугу, также и нашу милость —
и несчастным тоже!» Держи листы
в рваных строчках, сколько тебе не снилось.

«Фото двух женщин и двух мужчин…»

Фото двух женщин и двух мужчин —
тени легли.
Что отделяет академию генштаба
от высшей худшколы.

«Февраль кладут на стол весны…»

Февраль кладут на стол весны.
Приходит детский врач.
Спасает. Нет его вины
в период неудач.
Кто только ни спасает нас
и держит на весу.
А кто забыл свой день и час,
не радует весну.
Шагнули мы в чужой размер,
размяв не свой простор.
И нам отмерил землемер
окно, а цифры стер.

«Лечит ветер…»

Лечит ветер.
В горле шумит прибой.
Морем лицо умой!
Если кратчайший путь по прямой —
нет между нами прямой.
Щиплет море,
искрится зеленый свет.
По проводам простор.
На перемотке бежит огонь – с вет-
ки на ветку с гор.
Белой дорожкой плит,
колонн, замшелых аркад.
Море кипит, палит
солнце. Рассыплется виноград.
Время – что конокрад.

«Любя или ругаясь с родиной…»

Любя или ругаясь с родиной,
зря говоря:
«Высоко… ваш… выс-с-с-благородие,
всё зря, всё зря…»
А родина – в лице прохожего —
дерюга, стыд.
Смотри – в глазах созданья божьего
душа блестит.
Но ни за что уже не умер бы,
ни за кого.
С рассвета наступают сумерки,
проходит год.
Вот только отступали белые,
бежали в тыл.
И облака, что груди спелые,
о, я б схватил.
И прятались в засаде красные —
мерз продотряд.
И мокрый шарф, и очи ясные
всё говорят.

Вариации

«Если жить бесконечно долго, ну очень долго …»

Если жить бесконечно долго, ну очень долго —
доживешь и до Юрьева дня, и свободы воли,
голубого периода в сердце, желанной Ольги —
недоступной всё так же, хотя ни двора, ни школы.
Ветер с моря подует, меня поцелует пылко.
Бриз похож на мелодию, тело – на белый танец.
Можно просто лежать, кузнечиков слушать пилки.
Если жить бесконечно долго, то рай настанет.

«Ветер дует, в моей голове опилки…»

Ветер дует, в моей голове опилки.
Золотая стружка солнца в холодном теле.
Можно просто лежать, поющие слушать жилки.
Бриз – мелодия, белый танец в постели.
Ветер кутает нас в облака из гусиной кожи.
Мы в ажурных объятиях дней навсегда живые.
На стеклянные ночи садятся во сне стрекозы.
В темных окнах – море и звезды сторожевые.

«Зима. Пограничник съезжает с холма…»

Зима. Пограничник съезжает с холма.
Он бел в маскхалате – прощай, хохлома.
Он чист, он чекист по отцу и отца
желанью бежать, точно зверь на ловца.
И холм не полог, и судьба не пряма.
Скользит пограничник, разведчик-чума.
Под ватником толстым, под теплым бельем —
подросток, берущий то спуск, то подъем.
Он попросту спит, он летит в тишине
и счастья куски собирает во сне —
счастливое море, безбрежный уют
и жизнь бесконечную – в пару минут.

«Если в первой строфе ты без лифчика…»

Если в первой строфе ты без лифчика,
то в последней стреляет ружье,
объясняя прям в сердце счастливчика,
что его, что твое, что мое.
Жарко в августе, даже на простыни
будто море приносит песок.
Золотое сечение осени
впереди или наискосок.
Время в темном неясном движении,
ноет в сердце живая вода.
Всё так четко и без искажения
и не будет таким никогда.
Счастье – легкими воздуха стрелами,
всё в томленье, слоев толчея.
И волнуется жизнь между стенами —
где моя, не моя и ничья.

«Доплывем до Тигра и Евфрата…»

Доплывем до Тигра и Евфрата —
будет всё тигрово и евфрато.
Выйдет не Аврора, а Эрато,
обнимая крыльями, как брата.
У меня сестра, а брата нету.
Я давно не улыбался небу.
Пусть уже наступит время это.
Жаль, что солнце прячется, как эхо.
Пять углов в моей бушуют цифре.
Я сойду за собственного брата.
Волны разбегаются на Кипре,
а потом ползком быстрей обратно.
Тает радость в сомкнутых объятьях.
Время точно пряди в беспорядке.
И одна сестра в тоске о братьях —
их макушки как цветы на грядке.
Выживет один, став Носферату.
А по остальным проедет трактор.
Доплывем до Тигра по Евфрату,
выполнив условия контракта.
Больно знать, что остается мало,
что желанье бледно, а не ало,
светит безобидно, но не греет,
и Евфрат безудержно тигреет.

Yellow Submarine

Сидит в организме простуда


Другие книги автора Изяслав Винтерман
Ваши рекомендации