И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: …кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии… …Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне… … пошел и умылся, и пришел зрячим…
…И сказал Иисус: на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы.
(Евангелие от Иоанна, гл. 9, ст. 1—7, 39)
Ровно в четыре часа пятнадцать минут тихим майским утром в ста восьмидесяти километрах от Москвы на краю глухой заброшенной деревеньки слегка подремывая в своей машине от долгого ожидания, но так и не сломленный сном окончательно, Савва вдруг встрепенулся, разглядев проявившийся вдалеке в предрассветной дымке, но пока еще еле различимый среди других расплывчатых теней, силуэт своей жены. Наконец-таки! Дождался! Это она – Ариадна, его Ниточка! Выйдя из двери маленького, внешне невзрачного и неприметного домика, Ариадна прошла сквозь вереницу ожидавших приема старицы людей и направилась к машине мужа. Ему казалось, что она не шла, а летела, точнее, порхала, как бабочка, что устремляется в безжалостную непроглядную ночь на призывно мерцающий вдалеке спасительный свет любви.
Савва и Ариадна жили в мире света, где творчество лежало в основе всего, а краеугольным камнем творчества – наитием, истоком и движущей силой – была любовь.
Савва, родившийся и выросший в театре, с пеленок плененный магией сцены, в прямом и переносном смысле взрослевший на ее подмостках и за ее кулисами, ни разу за пятьдесят лет не взалкавший покойной жизни вне творчества; Савва, добившийся признания не только в актерской среде, но и у многочисленных театральных критиков, достигший вершин мастерства, переигравший и поставивший всего Шекспира; Савва, разбиравшийся в психологии жеста тоньше Фрейда и Юнга, мог заметить фальшь по взмаху руки, по наклону головы, по вздоху, по взгляду. Но сейчас, смотря на Ариадну, Савва не замечал в ее свободных движениях не то что фальши – даже тени наигрыша.
«Значит, приехали они сюда не зря, совсем не зря: жена несказанно преобразилась!» Причем это преображение не столь его шокировало, сколь пугало; но испуг был радостным, обнадеживающим. Савва возмущенно хмыкнул и поморщился, вспомнив постоянную чехарду с приглашенными «героями» в ее ток шоу, вспомнив многочасовые записи, перезаписи и досъемки якобы прямых эфиров. Медиа машина не щадила Ариадну, выматывала, стирала ее индивидуальность. И вот сейчас прямо здесь в глухой деревушке так взять и взлететь над рутинной и праздной суетой, взлететь и порхать безвинно, радостно и почти беспечно, на грани наивности, но только не наивно, – это что-то да значило! С кем же она там повстречалась! Кто вернул ей ее саму! И была-то там всего минут десять, а то и семь, плюс несколько часов ожидания приема, но вышла обновленной или, точнее сказать, выпорхнула помолодевшей. Хотя, она и так была молода! Нет, нет, нет! Дело было не в возрасте… Ясно одно: преображение Ариадны было налицо, и оно было истинным, не ложным!
Шесть лет спустя, пробираясь роковой ночью в больничную палату к жене, Савва держал в памяти щемящий образ порхающей, как бабочка, Ариадны. И именно этот легкий ностальгический образ давал ему силы и укреплял его веру в то, что он сможет разрушить непреодолимую фатальную преграду, внезапно возникшую между ними. Но это будет потом, спустя шесть лет после теперешнего неземного рассвета в природе и в их трепетных душах. А сейчас…
Сейчас Савва наслаждался призрачным полетом преобразившейся Ариадны. В голове закружились яркие образы классических героинь, которые ложились бы на нее вот такую, какой она была сейчас – необычная, завораживающая. Двенадцать лет назад совсем юная она вот так же порхала, играя Джульетту, но у нее не было мастерства и опыта не только сценического, но, что бывает важнее для сложной роли с глубоким ярким характером, – жизненного. Она переиграла достаточно ролей и всегда была интересна, но открытие было только однажды – роль Катерины из «Хозяйки» Достоевского. Савва ставил спектакль и помогал Ариадне в работе над ролью: они вместе искали походку, жест, взгляд, которые должны быть присущи только Катерине. Нашли! Нашли даже придыхание при разговоре с Муриным, в зависимости у которого она была, как ошибочно кажется при первом прочтении повести, и как и должно было казаться зрителю до кульминации спектакля; а как контраст этому нашли для образа Катерины приглушенный холодный голос и горящий испепеляющий взгляд при общении со студентом Ордыновым, влюбленным в нее. Все находки были неординарны, но не были стержневыми, то есть такими чтобы роль держалась на них. И вот как-то в метро они увидели молодую женщину со слепым мужчиной. Мужчина был независим, строг и красив. Он выглядел в два раза старше своей неразлучной спутницы-поводыря. Да, да – поводыря! Потому что она была его очами, его поводырем, и была именно неразлучной с ним, хотя и у нее и у него, все: и осанка, и взгляд, и походка – все выказывало независимость друг от друга. И, тем не менее, они были как одно целое, и невозможно было представить их порознь. Вот эта встреча и стала толчком для раскрытия образа Катерины. Да и для Саввы встреча стала поворотной для образа Мурина. Ему, игравшему Мурина, пришлось выкладываться по полной, когда на следующей репетиции, после встречи в метро, Ариадна вдруг слилась с ролью. Это слияние было настолько сильным неожиданным и точным, обнажившим новые грани и высоты ее актерского таланта, что стало открытием не только для нее, но и для многочисленных коллег и приглашенных на прогон спектакля зрителей, хорошо знавших ее. Она тогда первый раз завладела залом и первый раз поднялась над ремеслом – она творила. Это было поистине шедеврально! А ключом к раскрытию образа Катерины послужила та встреча в метро. Ариадна ухватила тональность роли: женщина не оставит мужчину, ослепшего от любви к ней… А ведь именно репетиции над «Хозяйкой» сблизили их, и они обвенчались. У них тоже была большая разница в возрасте, как у Мурина и Катерины… Сейчас ей, вот такой, какою он ее видит, по силам перевоплотиться и в Мальву, и в Грушеньку Светлову, и в Сольвейг! Не просто сыграть, а потрясти зал! Сольвейг, слепая Сольвейг, видящая то, что не видят зрячие!
